Меня потянуло еще раз взглянуть за окно. Смерч или ужепрошел, или иссяк, добравшись до берега, но все равно дальше двадцати ярдов наозере ничего не было видно. Вода буквально кипела. Мимо несло чей-то причал,видимо, Джессеров, то разворачивая сваями вверх, то вновь скрывая его подбурлящей водой.

Как только я спустился вниз, Билли обхватил меня за ноги. Явзял его за руки, прижал к себе, потом зажег свечи. Мы сидели в комнате длягостей, через коридор от моего маленького кабинета. Сидели, глядя друг на другав мигающем желтом свете свечей, и слушали, как буря бьется в наш дом. Минутчерез двадцать послышался сухой треск дерева, и мы поняли, что где-то рядомупала одна из больших сосен. Затем наступило затишье.

— Все? — Спросила Стефф.

— Может быть, — сказал я. — А может быть, еще нет.

Мы поднялись наверх, каждый со свечой в руке, словно монахи,идущие на вечернюю молитву. Билли держал свою свечу с гордостью: нести огонь —для него это много значило. И помогало забыть, что ему страшно.

Билли давно уже пора было спать, но ни я, ни Стефф не стализаставлять его идти в постель. Мы просто сидели в гостинной, слушали ветер инаблюдали за молниями. Потом Билли пристроился у Стефф на коленях и попыталсязаснуть.

Примерно через час ветер снова начал крепчать. В течениепредыдущих трех недель держалась температура около девяносто градусов, а шестьраз за эти двадцать с лишним дней станция национальной метеорологической службыв Портланд-Джетпорте сообщала, что температура перевалила за сто. Невероятнаяпогода. Плюс суровая зима, плюс поздняя весна, и опять люди заговорили о том,что все это последствия испытаний атомных бомб в пятидесятых годах. Второйшквал оказался не таким сильным, но мы услышали грохот падения несколькихдеревьев, ослабленных первой атакой ветра. И, когда он совсем начал стихать,одно из деревьев рухнуло на нашу крышу. Билли вздрогнул и с опаской поглядел напотолок.

— Дом выдержит, малыш, — успокоил я.

Билли неуверенно улыбнулся.

Около десяти налетел последний шквал. Ветер взревел так жегромко, как в первый раз, а молнии, казалось, засверкали прямо вокруг нас.Снова падали деревья. Недалеко от воды что-то рухнуло с треском, и Стеффневольно вскрикнула, но Билли все еще безмятежно спал у нее на коленях.

— Дэвид, что это было?

— Я думаю, лодочный сарай.

— О, боже…

— Стеффи, пойдем вниз. — Я взял Билли на руки. Стеффсмотрела на меня большими испуганными глазами.

— Дэвид, все будет хорошо?

— Да.

— Правда?

— Правда.

Мы отправились вниз. И через десять минут, когда шквалдостиг максимальной силы, сверху донесся грохот и звон разбитого стекла:разбилось панорамное окно. Так что привидевшаяся мне сцена можеть быть, вовсе ине была столь нелепой. Стефф, которая к тому времени задремала, вскрикнула ипроснулась. Билли заворочался в постели.

— В комнату попадет дождь, — сказала она. — Мебель испортит…

— Попадет — значит, попадет. Мебель застрахована.

— Мне от этого не легче, — произнесла она расстроенно. —Шкаф твоей матери… Наш новый диван… Цветной телевизор…

— Ш-ш-ш, — сказал я. — Спи.

— Не могу, — ответила она, но минут через пять уснула.

Я не ложился еще с полчаса, оставив для компании горящуюсвечу, и слушал, как бродит, бормоча, на улице гром. Нетрудно было представить,как завтра утром множество людей, живущих вокруг озера, начнут вызывать своихстраховых агентов, как зажужжат бензопилы владельцев домов, чьи крыши и окнапорушило падающими деревьями, как на дорогах появятся оранжевые машиныэнергокомпании.

Буря стихала, и, кажется, нового шквала не предвиделось.Оставив Стефф и Билли, я поднялся наверх посмотреть, что стало с комнатой.Раздвижная дверь выдержала, но там, где было панорамное окно, зияла рванаядыра, из которой торчали ветки березы — верхушка старого дерева, стоявшего снезапамятных времен во дворе у входа в погреб. И я понял смысл реплики Стефф,когда она говорила, что ей легче не будет от того, что все застраховано. Ялюбил это дерево. Много суровых зим мы пережили с ним — единственной березой нанашем берегу, которую я никогда даже и не думал спиливать. В лежащих на ковребольших кусках стекла многократно отражалось пламя свечи, и я подумал, чтонужно будет предупредить Стефф и Билли, ведь оба они любили шлепать по утрамбосиком. Я пошел вниз. В ту ночь мы все трое спали на кровати для гостей: мы соСтефф по краям, Билли между нами.

Утро было ясное и чистое, как звук колокола. Дул легкийветерок, от которого по дороге весело бегали чередующиеся пятна солнечногосвета и теней от деревьев.

— О-о-о!.. — Вырвалось у Билли.

Он стоял у забора, отделявшего нас от участка Нортона, исмотрел вдоль подъездной аллеи, ведущей к нашему дому. Аллея эта, длиной околочетверти мили, в свою очередь выходит на двухрядное шоссе, называющеесяКанзас-Роуд. Оттуда уже вы можете ехать куда угодно или по крайней мере доБриджтона. Я взглянул в ту же сторону, куда смотрел Билли, и у меня похолоделона сердце.

— Ближе не подходи, малыш. Даже здесь уже опасно.

Билли спорить не стал.

Недалеко от того места, где стоял Билли, из травы доносилосьшипение, и на первый взгляд могло показаться, что там извивается клубок змей:ведущие к нашему дома провода оборвались и лежали теперь беспорядочными виткамивсего в двадцати футах от нас на участке выжженой травы. Изредка они ленивопереворачивались и плевались искрами. Если бы пронесшийся ливень не промочилдеревья и траву столь основательно, дом мог бы загореться. А так на травеобразовалась лишь проплешина, где спутались провода.

— Лектричесво может убить человека, пап?

— Да. Может.

— А что мы с ним будем делать?

— Ничего. Пождем машину энергокомпании.

— А когда они приедут?

— Не знаю. — У пятилетних детей вопросов бывает хотьотбавляй. — Думаю, сегодня утром у них полно забот. Хочешь пройтись со мной доконца аллеи?

Он двинулся со мной, потом остановился, с подозрением глядяна провода. Один из них вдруг выгнулся и лениво перевернулся словно приманиваяк себе.

— Пап. А лектричество может пройти через землю?

Справедливый вопрос.