– Дада, я знаю, – покивал головой Божичко. –Время сейчас неблагоприятное для кровопускания. Зима, молодой месяц, солнце взнаке Водолея, к тому же пятница, день Венеры. В такие дни эта процедура сильноослабляет. Но это и хорошо. Для меня как раз важно немножечко тебя ослабить,Рейневан. Убавить слегка твою энергию, которую ты направляешь совсем не внесоответствующее русло. Чувствуешь? Уже слабеешь. И становится холодно. Духжаждет, а тело как бы немножечко обмякает, да? Не дергайся, не борись со мной.Ничего тебе не будет, ты для нас слишком ценный, чтобы я подвергал опасноститвое здоровье и без надобности умножал твои страдания. Не бойся, потом перевяжутебе руку. Перевязку, поверь мне, я делаю лучше, чем брею.

Рейневан стучал зубами от пробирающего его холода.

Помещение бани танцевало перед его глазами. Монотонный голосБожичко доносился будто бы откуда-то издалека.

– Да, да, Рейневан. Собственно, так оно и есть. Каждаяакция вызывает реакцию, любое событие имеет следствие, а каждое следствиеявляется причиной дальнейших следствий. В Домреми, допустим, в Шампани, девочкапо имени Жанна, слышала чьи-то голоса. Какие это будет иметь последствия?Каковы будут отдаленные последствия, вызванные ядром из французской бомбарды,которое осенью прошлого года под Орлеаном обезобразило лицо графа Солсбери? То,что после того, как Солсбери скончался в мучениях, командование армией,осаждающей Орлеан, принял граф Саффолк? Какое влияние на судьбы мира будутиметь стихи, которые уже в качестве нового познаньского епископа напишетСтанислав Челэк? Или такой факт, что Сигизмунд Корыбут, которого хлопотамипольского короля Ягеллы освободили из замка Вальдштайн, не вернется в Литву, ноостанется в Чехии? Или то, что Ягелло и римский король Сигизмунд Люксембургскийвскоре приедут в Луцк на Волыни на совещание относительно судьбы ВосточнойЕвропы? Какое значение для истории имеет факт, что ни Ягеллу, ни Витольданевозможно отравить, поскольку регулярное употребление магической воды изтайных жмудских источников эффективно защищает их от отравы? Или, чтоб недалеко искать, то, что ты, Рейневан из Белявы, склонишь Сироток Яна Краловцавернуться в Чехию? Каждому хотелось бы знать, как те или иные события повлияютна историю, на судьбы мира, но никто не знает. Мне тоже хотелось бы и я тоже незнаю. Но поверь, я отчаянно стараюсь. Рейневан? Эй? Ты слышишь меня?

Рейневан не слышал. Он тонул.

В кошмарах.

Сонные кошмары в последнее время не были проблемой дляЭленчи Штетенкрон, а если и были, то небольшой и не очень проблематичной. Послеполного рабочего дня возле больных в олавском приюте Святого Сверада Эленчабыла как правило слишком измученной, чтобы видеть сны.

Пробуждаясь и срываясь с кровати ante lucem, до зари, онавместе с Доротою Фабер и другими волонтерками бежала на кухню, приготовитькушанье, которое надо было скоро разнести больным. Потом была молитва вбольничной часовне, потом хлопоты с больными, потом снова кухня, потом стирка,снова больничная палата, молитва, больничная палата, мытье полов, кухня,палата, кухня, стирка, молитва. В итоге сразу после вечернего Ave Эленча падалана постель и засыпала как убитая, судорожно сжав ладони на покрывале в пугливомпредчувствии спешного пробуждения. Не удивительно, что такой образ жизнинадежно лишил ее сновидений. Кошмары, которые когда-то были для Эленчипроблемой, перестали таковой быть.

Тем более удивляло, что они вернулись. С серединырождественского поста Эленче снова начали сниться кровь, убийства и пожары. ИРейневан. Рейнмар из Белявы. Рейневан приснился Эленче Штетенкрон несколько разв таких кошмарных обстоятельствах, что она начала включать его в вечернююмолитву. «Храните его также, как и меня», – повторяла она в глубине души,склонив голову перед небольшим алтарем, перед Пиетой и святым Сверадом. «Ему,также как и мне, добавь силы, пошли утешение, – повторяла она, глядя нарезное лицо Скорбящей. «Как меня, так и его охрани посреди ночи, будь емуопорой и защитой, будь стражем неусыпным. И дай мне хоть раз еще егоувидеть», – добавляла она в самой глубине своей души так тихо и скрытно,чтобы ни Покровительница, ни святой не вменили ей слишком мирских мыслей.

Шестнадцатого января 1429 года, воскресенье перед святымАнтонием, было для госпиталя таким же рабочим днем, как и будничные, посколькуработы неожиданно стало больше. Чешские гуситы, о которых много говорилось весьдекабрь, подошли к Олаве в день Трех Царей, а на следующий день вошли в город.Обошлось, несмотря на мрачные и паникерские прогнозы некоторых, без штурма, бояи кровопролития. Людвиг, князь Олавы и Немчи, повел себя точно так же, как игод тому – принял с гуситами совместное соглашение. Обоюдовыгодное. Гуситыпообещали не жечь и не грабить княжьи поместья, взамен за что князь выделилраненым, больным и покалеченным чехам пристанище в обоих олавских госпиталях. Агоспитали тут же наполнились пациентами. Не хватало нар и подстилок. Матрацы исоломенные тюфяки клали на пол. Была куча работы, усиливалась нервозность,быстро передающаяся всем, даже спокойным обычно монахам премонстрантам, дажеспокойной обычно Дороте Фабер. Росла нервозность. Беспокойство. Усталость. Инабирал силу парализующий страх перед чумой.

Гомон, который ее разбудил, Эленча сначала приняла за сонныйбред. Со стоном дернула ворсистое покрывало, поворачивая голову на влажной отслюны подушке. «Снова этот сон, снова мне снится Бардо, – подумала она,качаясь на грани между сном и явью. – Захват и резня в Барде четыре годатому. Тревожно бьют колокола, трубят рога, слышно ржание коней, грохот, треск,дикий крик нападающих, вой убиваемых. Огонь, отражающийся в пленках окон,сверкающей мозаикой играющий на потолке…»

Она вскочила, села. Колокола били тревогу. Разносился крик.Отблеск пожара подсвечивал окна. «Это не сон, – подумала Эленча, –это не сон. Это происходит взаправду».

Она толкнула ставни. В комнату вместе с холодом ворвалсяугарный смрад. Невдалеке на рынке стоял визг сотен горлянок, сотни факеловсливались в мерцающую волну света. Со стороны Вроцлавских ворот были слышнывыстрелы. Несколько соседних домов уже были объяты пламенем, зарево выползалона небо над Новым Замком. Факелы приближались. Земля, казалось, ходила ходуном.

– Что происходит? – спросила дрожащим голосом однаиз волонтерок. – Горит?

Дом вдруг затрясся, разнесся треск и грохот проломленныхворот, дикий рёв, пальба. Бряцание оружия. Волонтерки и монашки начали кричать.«Только не это, – подумала Эленча. – Чтобы не так, как тогда в Барде.Не кричать, не пищать, не съеживаться в углу между колоннами. Не писать отстраха, как тогда. Бежать. Спасать жизнь. Боже, где же пани Дорота?»

Снова треск проломленных дверей. Топот ног. Бряцание железа.Визг.

– Смерть еретикам! Бей, кто в Бога верует! Бей!