– Боюсь я, – серьезно сказал Рейневан, – чтоего внешность обманчива. Боюсь этого из-за Ютты.

– В обманчивость можно поверить, – кивнул головойОтто Беесс. – В последнее время видимость некоторых развеялась на моихглазах. Приводя в состояние ступора тем, что увидел, когда все развеялось. Новидимость – это одно, церковная иерархия – другое. Ни этот Божичко, ни любойдругой порученец не сделал бы ничего самовольно, и даже не попробовал бы что-тоделать за спиной инквизитора, без его ведома. Ergo,[13] приказпохитить и лишить свободы Ютту Апольдовну должен был дать Гейнче. А этого ясебе никоим образом представить не могу. Это полностью не согласуется с моимпредставлением об этом человеке.

– Люди меняются, – закусил губу Рейневан. –На моих глазах тоже в последнее время развеялись видимости некоторых. Я знаю,что все возможно. Все может случится. Даже то, что трудно себе представить.

– Что правда, то правда, – вздохнулканоник. – Много дел, случившихся в последнее время, я тоже раньше никаксебе не мог представить. Мог ли кто предположить, что я, препозит кафедральногокапитула, вместо того, чтобы продвигаться к рангу инфулата, епископа епархии, аможет, даже епископа титулярного in partibus infidelium,[14]буду понижен до ранга простого церковного певчего? И то благодаря сыночку моегонаилучшего друга, незабвенного Генрика Белявы?

– Отче…

– Молчи, молчи, – каноник безразлично махнулрукой. – Не кайся, не провинился. Даже если бы я тогда предвидел, чем этовсё закончится, я помог бы тебе и так. Я помог бы тебе и сейчас, когда за связьс тобой, гусит несчастный, грозят последствия во стократ более грозные, чемнемилость епископа. Но помочь тебе я не в состоянии. Не имею власти. Не имеюинформации, а ведь власть и доступ к информации нераздельны. Не имеюинформаторов. Верных мне и заслуживающих доверия людей находят зарезанными взакоулках. Остальные, и слуги тоже, вместо того, чтобы доносить мне, доносят наменя. Вот хотя бы отец Фелициан… Ты помнишь отца Фелициана, которого называлиВшивым? Это он обрехал меня перед епископом. И продолжает обрехивать. Епископза это помогает подниматься по карьерной лестнице, не ведая, что этот сукинсын… Ха! Рейневан!

– Что там?

– Тут мне мыслишка пришла в голову. Как раз в связи сФелицианом собственно. Относительно твоей Ютты… Сгодился бы, наверное, одинспособ… Может и не самый лучший, но другие решения пока что в мою голову неприходят… Правда, дело требует времени. Несколько дней. Ты можешь остаться воВроцлаве несколько дней?

– Могу.

На вывеске над входом в баню были нарисованы святые Косьма иДамиан, покровители цирюльников. Первый был изображен с коробочкой бальзама,второй – с флаконом лекарственного эликсира. Художник не пожалел для святыхблизнецов ни краски, ни позолоты, благодаря чему вывеска притягивала взоры, аживостью цветовой палитры привлекала внимание даже издали. Цирюльнику с лихвойпокрылись расходы на художника: хотя на Мельничной улице бань было несколько иклиенты имели выбор, «Под Косьмою и Дамианом» обычно всегда было полно людей.Рейневана еще два дня тому привлекла красочная вывеска, и чтобы избежатьтолкучки, ему пришлось заказать визит предварительно.

В бане, наверное, учитывая раннюю пору, действительнотолкучки не было, в предбаннике стояли три пары ботинок и висели три комплектаодежды, охраняемые седым старичком. Старичок был сухой и хилый, однако с такимвыражением лица, которого не постеснялся бы даже сам Цербер из Тартара. ПоэтомуРейневан без опасений оставил на его попечение свой гардероб и пожитки.

– Зубки не тревожат? – с полной надежды улыбкойпотер руки брадобрей. – Может, что-то вырвем?

– Нет, благодарю. – Рейневан чуть вздрогнул отвида клещей разных размеров, украшавших стены цирюльни. Клещам соседствовала неменее внушительная коллекция бритв, ножниц, ножиков и ножей.

– Но кровь-то пустим? – не сдавался банщик. –Ну как же не пустить?

– Сейчас февраль. – Рейневан свысока посмотрел нацирюльника.

Уже во время первого визита он продемонстрировал, чтокое-что смыслит в медицине, ибо из личного опыта знал, что медиков в баняхобслуживают лучше.

– Зимой, – добавил он, – не делаюткровопускание. К тому же месяц молодой. Это тоже не сулит ничего хорошего.

– Коль так… – Банщик поскреб затылок. – Тогдаодно бритье?

– Сначала купание.

Комната для купания, как оказалось, была в исключительномраспоряжении Рейневана. Видимо, остальные клиенты пользовались парной, паром иберезовыми вениками. Хлопочущий возле кадки бадмейстер, банщик, при появленииклиента отодвинул тяжелую крышку из дубовых досок. Рейневан попростецки залез вкадку, с наслаждением потянулся и погрузился по шею. Бадмейстр частичнозадвинул крышку, чтобы вода не стыла.

– Медицинские трактаты, – заговорил цирюльник, всееще присутствующий в помещении, – имею на продажу. Недорого. «De urinis»Эгидия Карбольена. Зигмунта Альбика «Regimen sanitatis».

– Благодарю. Покамест ограничиваю расходы.

– Коль так… Тогда одно бритье?

– После купания. Я позову вашу милость.

Теплая ванна разморила Рейневана, навеяла сон, и он невольноуснул. Разбудил его острый запах мыла, прикосновение помазка и пены на щеках.Он почувствовал скребок бритвы, один, второй, третий. Стоявший над нимбрадобрей наклонил ему голову назад и провел бритвой по шее и адамову яблоку.При последующем, достаточно энергичном движении, бритва больно зацепилаподбородок. Рейневан сквозь зубы выругался.

– Неужели порезал? – услышал он из-заспины. – Прошу прощения. Mea culpa.[15] Это из-занедостатка навыков. Dimitte nobis debita nostra.[16]

Рейневан знал этот голос. И польский акцент.

Не успел он что-либо сделать, как Лукаш Божичко уперся вдубовую крышку кадки, придвинул ее так, что она придавила Рейневана к клепкам,сильно сдавив грудь.

– Ты действительно, – промолвил посланникИнквизиции, – похож на майоран, Рейнмар из Белявы. Появляешься во всехкушаньях и блюдах. Сохраняй спокойствие и терпение.