Питер поежился. Хэл обнял его крепче.

– Как будто она хочет, чтобы ты ее завел, – сказал Хэл.

Питер яростно кивнул.

– Она ведь на самом деле не сломана, так ведь, папочка?

– Иногда она сломана, – сказал Хэл, взглянув через плечосына на обезьяну. – Но иногда она работает.

– Мне все время хотелось подойти к ней и завести ее. Былоочень тихо, и я подумал, что нельзя этого делать, это разбудит папочку, но мневсе-таки хотелось этого, и я подошел, и я… дотронулся до нее, и этоомерзительное ощущение… но в тоже время она мне нравится… будто она говоритмне: Заведи меня, Питер, мы поиграем, твой папа не проснется, он уже никогда непроснется, заведи меня, заведи меня…

Мальчик неожиданно разрыдался.

– Это нехорошо, я знаю, что это нехорошо. В ней что-то нетак. Мы можем выбросить ее, папочка? Пожалуйста?

Обезьяна усмехнулась Хэлу своей бесконечной усмешкой. Онощутил влажность слез Питера. Вставшее солнце осветило тарелки обезьяны, лучиотражались и образовывали полосатые блики на белом, плоском, отштукатуренномпотолке мотеля.

– Питер, когда примерно мама с Дэнисом собирались вернуться?

– Около часа. – Он втер покрасневшие глаза рукавом рубашки,сам удивляясь своим слезам. – Я включил телевизор, – прошептал он. – На полнуюгромкость.

– Все в порядке, Питер.

Интересно, как бы это произошло? – подумал Хэл. Сердечныйприступ? Закупорка сосуда, как у матери? Так как же? В конце концов этоневажно, не так ли?

И вслед за этой пришла другая, холодная мысль: Выбросить ее,говорит он. Выбросить. Но можно ли вообще от нее избавиться? Хоть когда-нибудь?

Обезьяна насмешливо посмотрела на него, ее тарелки былизанесены для удара. Интересно, не заработала ли она внезапно в ту ночь, когдаумерла тетя Ида? – подумал он неожиданно. Не было ли это последним звуком,который она слышала, приглушенное дзынь-дзынь-дзынь обезьяньих тарелок натемном чердаке и свист ветра в водосточной трубе.

– Может быть, это и не так уж невероятно, – медленно сказалХэл сыну. – Пойди, возьми свой рюкзак, Питер.

Питер посмотрел на него с сомнением.

– Что мы собираемся делать?

Может быть, от нее и можно избавиться. Может быть, навсегда,или хотя бы на время… долгое время или короткое время. Может быть, она будетвозвращаться и возвращаться, и в этом-то все и дело… но может быть, я – мы – сможемраспрощаться с ней надолго. Ей понадобилось двадцать лет, чтобы вернуться.Двадцать лет, чтобы вылезти из колодца…

– Нам надо проехаться, – сказал Хэл. Он был абсолютноспокоен, но ощущал тяжесть во всем теле. Даже глазные яблоки, казалось, резкопотяжелели. – Но сначала я хочу, чтобы ты пошел со своим рюкзаком к обочинестоянки и нашел там три или четыре приличных камня. Положи их в рюкзак ипринеси ко мне. Ясно?

Понимание сверкнуло в глазах Питера.

– Я все сделаю так, как ты говоришь, папочка.

Хэл взглянул на часы. Было почти четверть первого.

– Поторопись, нам надо уехать до того, как вернется твоямама.

– Куда мы едем?

– К дяде Уиллу и тете Иде, – сказал Хэл. – В их дом.

Хэл зашел в ванную комнату, пошарил за туалетом и,наклонившись, вытащил оттуда щетку для унитаза. Он взял ее с собой н вновьвернулся к окну, держа ее, как волшебную палочку. Он посмотрел на Питера в егосуконной курточке, как тот пересекает стоянку с рюкзаком на плече (слово ДЕЛЬТАотчетливо выделялось на синем фоне). Сонная, глупая муха билась об стекло. Хэлзнал, что она ощущает при этом.

Он наблюдал, как Питер подобрал три больших камня и пошелчерез стоянку в обратном направлении. Машина выехала из-за угла мотеля, онаехала слишком быстро, слишком уж быстро, и, прежде чем Хэл успел что-тосообразить, рука его с зажатой в ней щеткой метнулась вниз, словно совершаякаратистский удар… и замерла.

Тарелки бесшумно стучали по его вклинившейся руке, и онощутил в воздухе какое-то бешенство.

Тормоза завизжали. Питер отпрянул. Водитель двинулся к нему,как будто в том, что едва не случилось, был виноват сам Питер. Питер бросилсясо стоянки и вбежал в мотель с черного хода.

Пот струился по груди Хэла, на лбу у него выступили мелкиемаслянистые капли. Тарелки стучали по руке Хэла, и она немела от холода.

Давай, – подумал он мрачно. Можешь продолжать, я могу ждатьхоть целый день. До тех пор, пока весь ад не разморозится.

Тарелки разошлись и остановились. Хэл услышал последнийпризрачный щелчок внутри обезьяны. Он высвободил щетку и посмотрел на нее.Некоторые белые щетинки почернели, словно опаленные огнем.

Муха билась и жужжала, пытаясь пробиться к холодномуоктябрьскому солнечному свету, который казался таким близким.

В комнату влетел Питер. Он часто дышал, щеки егораскраснелись.

– Я нашел три здоровенных, папочка, я… – Он запнулся. – Ты впорядке, папочка?

– Все замечательно, – сказал Хэл. – Тащи рюкзак сюда.

Хэл ногами пододвинул журнальный столик к окну, так что онвстал прямо под подоконником, и положил на него рюкзак Питера. Затем онразвязал горловину и раскрыл ее. Он заметил внутри камни. Он подтолкнулобезьяну с помощью щетки для унитаза. Она пошатнулась и через мгновение упала врюкзак. Раздалось едва слышное дзынь: одна из тарелок ударилась о камень.

– Папа? Папочка? – Голос Питера звучал испуганно. Хэлоглянулся и посмотрел на него. Что-то было не так, что-то изменилось. Что этобыло?

Он проследил направление взгляда Питера и все понял.Жужжание мухи прекратилось. Труп ее лежал на подоконнике.

– Это обезьяна сделала? – прошептал Питер.

– Пошли, – сказал Хэл, завязывая рюкзак. – Я объясню тебе подороге.

– Как мы поедем? Ведь мама и Дэнис взяли машину?

– Не беспокойся, – сказал Хэл и взъерошил волосы Питера…

Он показал дежурному свои права и двадцатидолларовыйбанкнот. Получив электронные часы Хэла в качестве дополнительноговознаграждения, дежурный вручил Хэлу ключи от своей собственной машины. Покаони ехали по шоссе 302, Хэл начал говорить, сначала запинаясь, потом болееуверенно. Он начал с рассказа о том, что его отец, возможно, привез этуобезьяну с собой из морского путешествия в подарок своим сыновьям. В этойигрушке не было ничего особенного, ничего ценного или примечательного. В мире,должно быть, существуют сотни тысяч заводных обезьян, сделанных в Гонконге,Тайване, Корее. Но однажды – возможно, это случилось именно в темном заднемчулане дома в Коннектикуте, где подрастали двое мальчиков – что-то произошло содной из обезьян. Что-то нехорошее. Возможно, – сказал Хэл, пытаясь выжать измашины дежурного более сорока миль в час, – некоторые плохие вещи – может быть,даже самые плохие вещи – похожи на сны, которые мы не помним и о существованиикоторых н не подозреваем. На этом он прервался, решив, что это максимум того,что Питер может понять, но мысли его продолжали развиваться своим путем. Онподумал, что воплощенное зло должно, наверное, быть очень похожим на обезьяну, биткомнабитую шестеренками, обезьяну, которая, после того как ты ее заведешь,начинает стучать тарелками, скалиться, а ее глупые глаза в это время смеются…или выглядят смеющимися…