Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь, неслось сверху, из их спальни.Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь, привет, Хэл! Добро пожаловать домой! Да, кстати, Хэл,ты на этот раз? Пришел и твой черед? Это тебя найдут убитым на месте?

Он стоял там в полной неподвижности и смотрел вниз наосколки стекла и растекающуюся лужу молока. Он был в таком ужасе, что ничего непонимал и ничего не мог объяснить. Но слова звучали словно бы внутри него,сочились из его пор.

Он бросился по лестнице в их комнату. Обезьяна стояла наполке Билла и, казалось, смотрела прямо на Хэла. Она сбила с полки фотографиюБилла Бойда с автографом, и та лежала вниз изображением на кровати Билла.Обезьяна раскачивалась, скалилась и стучала тарелками. Хэл медленно приблизилсяк ней, не желая этого и в то же время не в силах оставаться на месте. Тарелкиразошлись, потом ударились одна об другую и разошлись вновь. Когда он подошелближе, он услышал, как внутри нее работает заводной механизм.

Резко, с криком отвращения и ужаса он смахнул ее с полки,как смахивают ползущего клопа. Она упала сначала на подушку Билла, а потом – напол, все еще стуча тарелками, дзынь-дзынь-дзынь. Губы раздвигались и смыкались.Она лежала на спине в блике позднеапрельского солнца.

Хэл ударил ее со всей силы носком ботинка, и на этот раз изгруди у него вырвался крик ярости. Обезьяна заскользила по полу, отскочила отстены и осталась лежать неподвижно. Хэл стоял и смотрел на нее, со сжатымикулаками, с громыхающим сердцем. Она лукаво усмехнулась ему, в одном из ее глазвспыхнул яркий солнечный блик. Казалось, она говорила ему: «Пинай меня сколькохочешь, я всего лишь заводной механизм с пружинами и шестеренками внутри.Нельзя же принимать меня всерьез, я всего лишь забавная заводная обезьяна.Кстати, кто там умер? Какой взрыв на вертолетном заводе! Что это там летитвверх, как большой мяч? Это случайно не голова твоей мамы, Хэл? Ну и скачку жезатеяла эта голова! Прямо на угол Брук-стрит. Эй, берегись! Машина ехала слишкомбыстро! Водитель бы пьян! Ну что ж, одним Биллом в мире стало меньше! Слышишьли ты этот хруст, когда колесо наезжает ему на череп и мозги брызжут у него изушей? Да? Нет? Может быть? Не спрашивай меня, я не знаю, я не могу знать, всечто я умею – это бить в тарелки, дзынь-дзынь-дзынь, так кто же найденскончавшимся на месте, Хэл? Твоя мама? Твой брат? А, может, это ты, Хэл? Ты?

Он бросился к ней опять, намереваясь растоптать ее,раздавить ее, прыгать на ней до тех пор, пока из нее не посыпятся шестеренки ивинтики и ужасные стеклянные глаза не покатятся по полу. Но в тот момент, когдаон подбежал к ней, тарелки сошлись очень тихо… (дзынь)… как будто пружинагде-то внутри сделала последнее, крохотное усилие… и словно осколок льда прошелпо его сердцу, покалывая стенки артерий, успокаивая ярость и вновь наполняя еготошнотворным ужасом. У него возникло чувство, что обезьяна понимает абсолютновсе – такой радостной казалась ее усмешка.

Он подобрал ее, зажав ее лапку между большим и указательнымпальцами правой руки, отвернув с отвращением лицо так, как будто он несразлагающийся труп. Ее грязный вытершийся мех казался на ощупь жарким и живым.Он открыл дверцу, ведущую в задний чулан. Обезьяна усмехалась ему, пока онпробирался вдоль всего чулана между грудами наставленных друг на друга коробок,мимо навигационных книг и фотоальбомов, пахнущих старыми реактивами, мимосувениров и старой одежды. Хэл подумал: Если сейчас она начнет стучатьтарелками, я вскрикну, и если я вскрикну, она не только усмехнется, она начнетсмеяться, смеяться надо мной, и тогда я сойду с ума, и они найдут меня здесь, ая буду бредить и смеяться сумасшедшим хохотом, я сойду с ума, прошу тебя, милыйБоженька, пожалуйста, дорогой Иисус, не дай мне сойти с ума…

Он достиг дальнего конца чулана и отбросил в сторону двекоробки, перевернув одну из них, и запихнул обезьяну обратно в картоннуюкоробку в самом дальнем углу. Она аккуратно разместилась там, как будто снованаконец обретя свой дом, с занесенными для удара тарелками, со своей обезьяньейусмешкой, словно приглашавшей посмеяться над удачной шуткой. Хэл отполз назад,весь в поту, охваченный ознобом, в ожидании звона тарелок. А когда этот звоннаконец раздастся, обезьяна выскочит из коробки и побежит к нему, как прыткийжук, позвякивая шестеренками, стуча тарелками, и тогда…

…ничего этого не случилось. Он выключил свет и захлопнулмаленькую дверцу. Потом он привалился к ней с обратной стороны, часто и тяжелодыша. Наконец-то ему стало немного полегче. Он спустился вниз на ватных ногах,взял пустой пакет и начал осторожно собирать острые зазубренные осколкиразбитой бутылки, раздумывая, не суждено ли ему порезаться и истечь кровью – неэто ли сулил ему звон тарелок? Но и этого не случилось. Он взял полотенце,вытер молоко, а затем стал ждать, придут ли домой его брат и мать.

Первой пришла мать и спросила:

– Где Билл?

Тихим, бесцветным голосом, окончательно уверившись в том,что его брат будет найден скончавшимся на месте (неизвестно пока каком), Хэлначал говорить о собрании после уроков, прекрасно зная, что даже если бысобрание было очень-очень длинным, Билл уже должен был бы прийти домой сполчаса назад.

Мать посмотрела на него с недоумением, стала спрашивать, чтослучилось, а затем дверь отворилась и вошел Билл – хотя, впрочем, это был несовсем Билл, это было привидение Билла, бледное и молчаливое.

– Что случилось? – воскликнула миссис Шелбурн. – Билл, чтослучилось?

Билл начал плакать и сквозь слезы рассказал свою историю.Там была машина, – сказал он. Он и его друг Чарли Сильвермен возвращалисьвместе после собрания, а из-за угла Брук-стрит выехала машина. Она выехаласлишком быстро, и Чарли словно застыл от ужаса. Билл дернул его за руку, но несумел как следует ухватится. и машина…

Теперь была очередь Билла страдать от кошмаров, в которыхЧарли умирал снова и снова, вышибленный из своих ковбойских ботинок ирасплющенный о капот проржавевшего «Хадсон Хорнета», за рулем которого былпьяный. Голова Чарли Сильвермена и лобовое стекло «Хадсона» столкнулись сужасающей силой. И то и другое разбилось вдребезги. Пьяный водитель, владелецкондитерского магазинчика в Милфорде, пережил сердечный приступ сразу послеареста (возможно, причиной этого послужил вид мозгов Чарли Сильвермена,высыхающих у него на брюках), и его адвокат имел в суде большой успех с речьюна тему «этот человек уже был достаточно наказан». Пьяному дали шестьдесят днейтюрьмы (условно) и на пять лет запретили водить автомобиль в штате Коннектикут…то есть примерно на тот же срок, в течение которого Билла мучили кошмары.Обезьяна была спрятана в заднем чулане. Билл никогда не обратил внимание на то,что она исчезла с его полки… а если и обратил, то никогда об этом не сказал.

Хэл почувствовал себя на некоторое время в безопасности. Ондаже начал снова забывать об обезьяне и думать о случившемся как о дурном сне.Но когда он вернулся домой из школы в тот день, когда умерла его мать, онаопять стояла на полке, с тарелками, занесенными для удара, усмехаясь ему сверхувниз.