Через некоторое время, едва ли не сходя с ума от ужаса, ноне в силах удержаться, он вполз на чердак.

Привет, Хэл, как поживаешь? Обезьяна усмехалась в темномуглу. Ее тарелки были занесены для удара на расстоянии примерно фута одна отдругой. Диванная подушка, которую Хэл поставил между ними, валялась в другомконце чердака. Что-то, какая-то неведомая сила, отбросило ее так сильно, чтоткань порвалась и набивка вывалилась наружу. Не беспокойся о Дэзи, – прошепталаобезьяна у него в голове, уставившись карими глазами в голубые глаза ХэлаШелбурна. Не беспокойся о Дэзи, она была старой собакой, Хэл, даже ветеринарподтвердил это, и кстати, ты видел, как кровь хлынула у нее из глаз, Хэл?Заведи меня, Хэл. Заведи меня, давай поиграем, кто там умер, Хэл? Это случайноне ты?

А когда сознание вернулось к нему, он обнаружил, что онсловно под гипнозом ползет к обезьяне. Одну руку он вытянул, чтобы схватитьключ. Тогда он бросился назад и чуть не упал вниз с чердачной лестницы и,наверное, упал бы, если бы ход на чердак не был бы таким узким. Тихий скулящийзвук вырвался у него из горла.

Он сидел на лодке и смотрел на Питера.

– Завертывать тарелки бесполезно, – сказал он. – Я ужепопробовал однажды.

Питер нервно посмотрел на рюкзак.

– И что случилось, папочка?

– Ничего такого, о чем мне хотелось бы сейчас рассказывать,– сказал Хэл, – и ничего такого, чтобы тебе хотелось бы услышать. Подойди иподтолкни меня.

Питер уперся в лодку, и корма заскрежетала по песку. Хэлоттолкнулся веслом, и неожиданно чувство тяжести исчезло, и лодка сталадвигаться легко, вновь обретя себя после долгих лет в темном лодочном сарае,покачиваясь на волнах. Хэл опустил в воду другое весло и защелкнул запор.

– Осторожно, папочка, – сказал Питер.

– На это уйдет не много времени, – пообещал Хэл, но,взглянув на рюкзак, он засомневался в своих словах.

Он начал грести, сильно подаваясь корпусом вперед. Старая,знакомая боль в пояснице и между лопатками дала о себе знать. Берег отдалялся.Фигурка Питера уменьшилась, и он волшебным образом превращался в

Восьмилетнего, шестилетнего, четырехлетнего ребенка,стоящего на берегу. Он заслонял глаза от солнца совсем крохотной, младенческойрукой.

Хэл мельком взглянул на берег, но не стал рассматривать еговнимательно. Прошло почти пятнадцать лет, и если бы он стал всматриваться, онскорее заметил бы различия, а не сходства и был бы сбит с толку. Солнце жглоему шею, и он стал покрываться потом. Он посмотрел на рюкзак, и на мгновениевыбился из ритма греби. Ему показалось… ему показалось, что рюкзак шевелится.Он начал грести быстрее.

Подул ветер, высушил пот и охладил шею. Лодка приподнялась,и ее нос, опустившись, выбросил в обе стороны два фонтана брызг. Не стал ливетер сильнее, в течение последней минуты или около того? И не кричит ли тамПитер? Да. Но Хэл ничего не мог расслышать за шумом ветра. Это не имеетзначения. Избавиться от обезьяны еще на тридцать лет – или, может быть…

(прошу тебя, Господи, навсегда) навсегда – вот что имелозначение.

Лодка поднялась и опустилась. Он посмотрел налево и увиделнебольшие барашки. Он посмотрел в сторону берега и увидел Охотничий мыс иразрушенную развалину, которая, должно быть, во времена их с Биллом детствабыла лодочным сараем Бердона. Значит, почти уже здесь. Почти над тем местом,где знаменитый студебеккер Амоса Каллигана провалился под лед одним давноминовавшим декабрьским днем. Почти над самой глубокой частью озера.

Питер что-то кричал, кричал и куда-то указывал. Хэл ничегоне мог разобрать. Лодку мотало из стороны в сторону, и по обе стороны от ееобшарпанного носа возникали облачка мелких капель. Небольшая сияющая радугабыла разорвана облаками. По озеру проносились тени от облаков, волны сталисильнее, барашки выросли. Его пот высох, и теперь кожу его покрыли мурашки.Брызги промочили его пиджак. Он сосредоточенно греб, глядя попеременно то налинию берега, то на рюкзак. Лодка снова поднялась и на этот раз так высоко, чтолевое весло сделало гребок в воздухе.

Питер указывал на небо, и его крик был слышен лишь кактоненький, яркий ручеек звука.

Хэл глянул через плечо.

Волны бесновались. Темно-синее, почти черное озеро былопрошито белыми швами барашков. По воде, по направлению лодки неслась тень, ичто-то в ее очертаниях показалось ему знакомым, так жутко знакомым, что он

Взглянул на небо и крик забился у него в окоченевшем горле.

Солнце было скрыто за облаком, разрезавшим его на двегорбатых половинки, на два золотых полумесяца, занесенных для удара. Черезпросветы в облаке лился солнечный свет в виде двух ослепительных лучей.

Когда тень от облака накрыла лодку, обезьяньи тарелки, едваприглушенные рюкзаком, начали звенеть. Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь, это ты, Хэл,наконец-то это ты, ты сейчас прямо над самой глубокой частью озера и насталтвой черед, твой черед, твой черед…

Все части берегового пейзажа соединились в знакомый образ.Гниющие останки студебеккера Амоса Каллигана лежали где-то внизу, в этом местеводились большие рыбины, это было то самое место.

Быстрым движением Хэл защелкнул весла запорами, наклонилсявперед, не обращая внимания на ужасную качку, и схватил рюкзак. Тарелкивыстукивали свою дикую, языческую музыку. Бока рюкзака словно подчинялись ритмудьявольского дыхания.

– Здесь, эй, ты! – закричал Хэл. – Прямо здесь!

Он выбросил рюкзак за борт.

Рюкзак быстро пошел ко дну. Мгновение Хэл мог видеть, как онопускается вниз, и в течение бесконечной секунды он все еще слышал звонтарелок. И в течение этой секунды ему показалось, что черные воды просветлели,и он увидел дно ужасной бездны. Там был студебеккер Амоса Каллигана, и за егоосклизлым рулем сидела мать Хэла – оскалившийся скелет, из пустой глазницыкоторого выглядывал озерный окунь. Дядя Уилл и

Тетя Ида небрежно развалились рядом с ней, и седые волосытети Иды медленно поднимались, по мере того, как рюкзак опускался вниз,переворачиваясь и время от времени испуская несколько серебристых пузырей:

Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь…

Хэл выдернул весла из запоров и снова опустил их в воду,содрав до кожи костяшки пальцев ( о, Боже мой, багажник студебеккера АмосаКаллигана был битком набит мертвыми детьми! Чарли Сильвермен… ДжонниМак-Кэйб…), и начал разворачивать лодку.

Под ногами у него раздался сухой звук, похожий напистолетный выстрел, и неожиданно струя воды забила между досками. Лодка быластарой, разумеется, она слегка усохла, образовалась небольшая течь. Но ее небыло, когда он греб от берега. Он был готов поклясться в этом.