«Ладно. В конце концов, это его собаки, емулучше знать, как с ними поступать. Может быть, и правда там была такая рана,что пристрелить милосерднее…»

Судя по заострившемуся лицу Андрея, он так недумал, но тоже молчал.

Охотник тем временем вытащил нож, как быпримеряясь разделывать секача, но снова подхватил с земли отложенное былоружье, выпрямился:

– А вы кто такие, страннички?

– Да так, туристы, – неохотно буркнулДмитрий, борясь с желанием ответить простым крепким матом. – Думали доЛесной добраться, но напоролись на завал, машину оставили. Идем вот.

– Это на какой же завал? – удивилсяохотник. – Я тут один завал только и знаю, поперек реки, незадолго догорки, но какая машина до него дойти может? Бросьте-ка мне заливать.

– Вездеход, например, дойдет, – сухопроговорил Дмитрий, кляня себя за то, что не поддался первомупобуждению. – А ты что, здешний мент, что с вопросами пристаешь?

– Мент не мент… – загадочно пробормоталрыжий. – А право имею. Я здешний староста.

– Староста? – усмехнулся Дмитрийветхозаветному словцу. – Это по-прежнему будет что – председатель колхоза?Или секретарь парторганизации? Староста! Ну, погляди, староста, какие непорядкив твоем хозяйстве! – И он порывисто зашагал обратно к болотцу.

Никак, ну никак не мог староста, даже в самомбуйном охотничьем азарте, не заметить торчащей среди топкой грязи мертвойфигуры! Но выходило, что не заметил, в такой столбняк он впал при виде ее.

– Мать честная… – пробормоталошеломленно. – Да кто ж это? Неужели баба Дуня? Ах, старая ты дура, нукуда ж тебя занесло?

– Знаешь ее? – спросил Дмитрий.

– А кто ж ее не знает! – все с тем жеобалделым выражением пробормотал староста. – Самогонщица, пьянчужка –сущая бомжиха, если по-вашему, по-городскому сказать. Дочка у нее в городе вподвале каком-то от бормотухи померла, теперь вот… допилась, старая! Царствонебесное, конечно, – пробормотал, как бы спохватившись. – Неужели попьяному делу вперлась в болотину да и померла?

– Протрите глаза, господин староста, –неприязненно посоветовал Андрей. – Ее туда уже мертвую засунули. Телоокоченелое, поэтому и торчит над водой.

Староста задумчиво оглянулся и вдруг вскинулружье.

– А ну, документы ваши предъявите, –недобро прищурился, поводя стволом от одного к другому. – Туристы, значит?Видели мы таких туристов! Пошли в деревню!

– Чего это вдруг тебя разобрало? –поинтересовался Дмитрий, не трогаясь с места. – Хочешь поиграть в сыщикови разбойников? Ты погляди на свою бабу Дуню: она уже закоченела, солнце грязьвысушило. Мы что, по-твоему, привал тут разбили, чтобы на дело своих рукполюбоваться? Мы же сами только что с холма вон того сошли и уперлись в болото.

– Ну, это вы так говорите, – с охотничьимазартом в глазах пробормотал староста. – А кто знает, может, вы уже ночьздесь ночевали и день дневали. Пошли, говорю!

Крестьянская, мужицкая сметка так ипосверкивала в каждом взгляде, в каждом движении этого рыжего. Не мог, не могон быть так прост, чтобы принять их за идиотов! Вся эта суета была хорошорассчитанной издевкой. На что же он рассчитывал, интересно знать? Что незнакомцыпокорно, как телята, побредут в деревню под ружьем? Или что ввяжутся в открытуюсвару? Вон конопатые пальцы так и пляшут на курках. У мужика явно чешутся рукиих спустить. Одно неосторожное движение… Кто мешает старосте шлепнуть«туристов» так же преспокойно, как он только что пристрелил отличную собаку? Аздесь трупы спрятать – нет проблем. Завалил валежником – и спите, милые, нашкурах росомаховых… То-то желтый глаз огнем горит на тяжелый рюкзак Дмитрия. Вкрестьянском хозяйстве, дело известное, все сгодится!.. Кстати, еще не факт,что капитуляция избавит их от жакана в спину. Может, для старосты еще и лучше,если они побредут в деревню. Через несколько шагов он и почешет пальчики!

– Ну ладно, – сказал Дмитрий, –пошли в деревню, раз ты такой упертый. Не драться же с тобой. Нас там, кстати,уже ждут, заодно и проводишь.

На заросшем буйной рыжей растительностью лицевыразилось мгновенное усилие мысли. Староста быстро соображал, правду лиговорит «турист», а если да, то чем это может быть чревато…

Впрочем, больше чем мгновение Дмитрию и нетребовалось. Со стоном: «Ох, нога!» – начал заваливаться в сторону, сбиваястаросте прицел. Одной рукой схватившись за его плечо, другой вонзил «орлиныйклюв» между ключиц – и через мгновение осторожно опустил обмякшее тело в траву.

Долго радоваться победе, впрочем, не быловремени: ударил-то вполсилы, так, лишь бы дух перехватило у рыжего. Приподнял,прислонил к ближней осине. Тот все еще хватал ртом воздух, в закатившихсяглазах копились слезы. Самое время закрепить успех. Андрей уже открыл свойрюкзак, подал маленькую бухточку веревки. Дмитрий сноровисто примотал старостук дереву. Ноги у того подгибались, конечно, ну что же, тем лучше – вполуприседе недолго вытерпит, волком взвоет!

Отчего-то ему хотелось причинить этомучеловеку боль. Точно такое же оглушительное желание чужого страдания владелоим, когда выламывал руки Виталику Кабакову. Теперь чуть ли не каждый незнакомыйчеловек, встреченный на этом многотрудном пути к Лёле, отчего-то казалсяврагом, способным причинить или уже причинившим ей зло. Он действовал нераздумывая, не рассуждая – инстинкт кричал, предупреждал: цель близка, несбейся с пути, сейчас все средства хороши!

Дмитрий вязал узлы молча, сосредоточенно, ноот глаз постепенно отступала злая темнота, бесцветное пятно превращалось всумрачное лицо Андрея, твердившего:

– Спокойно. Спокойнее!

– Ничего, – сквозь зубы процедилДмитрий. – Я бы ему мешок полиэтиленовый сейчас на голову надел, если быне был спокоен. А что? Знаешь, как развязывает языки? – И бесцеремоннодвинул под ребро застонавшего старосту: – Эй, ты! Не приходилось мешок наголове носить? Интересно, как тебе покажется?

Если даже Андрей, видящий его насквозь,поверил, что он способен учинить рыжему самую жестокую пытку, то уж старостанепременно должен был в это уверовать. И уверовал, похоже: уже пришел в себя,открыл помутневшие глаза, а краски жизни никак не хотели возвращаться вобесцвеченное страхом лицо.

– Мужики… – прошептал наконец побелевшимигубами. – Вы чего? Это… простите, коли что не так сказано. Мы людипростые, темные. Что это вы… как с печки упали? За что? Отпустите, ради Христа.