Между тем обходными маневрами Лёля подобраласьпочти к самой околице. До края деревни оставался всего один огород, отделенныйот соседнего участка совсем узеньким, в полшага шириной, проулочком. Лёляшагнула туда и приостановилась. У нее был выбор: либо ломиться через два забораи широченные, старательно окученные картофельные грядки, либо пройти по томупроулочку. Все бы ничего, но его надежно перегораживал своим кряжистым теломкакой-то поселянин. Он опирался локтями о забор, что-то внимательно разглядываяво дворе, и, похоже, не собирался трогаться с места.

Лёля нерешительно оглянулась. Те трое ощутимоприблизились. Вряд ли они одобрительно посмотрят на то, как незнакомая девицавдруг чесанет через чужую картошку. Еще, чего доброго, хозяев на помощьпокличут. Нет, лучше идти вперед.

«Попрошу его посторониться – не укуситже! – успокаивала она себя. – К тому же он так увлечен, что вполнеможет меня не заметить».

Она вступила в проулок довольно бойко, нопостепенно замедлила шаги. Селянин явно не видел ее, и Лёля уже оказаласьрядом. Набираясь храбрости попросить его чуть сдвинуть оттопыренную корму, онаневольно заглянула за забор – и споткнулась в очередной раз.

Открывшееся ей зрелище было способно сбить сноги и полк солдат.

Лёля увидела крепкого рыжеволосого человека впоблекших от старости тренировочных штанах и белой майке, открывающей мощныевеснушчатые плечи. Сидя на корточках, он поливал из бутылки (содержимое ее повиду было неотличимо от воды, однако почему-то всякому становилось сразу ясно,что это не вода) кусок хлеба, разминал его в ладони и кормил этим месивомбольшого петуха. Петух был молодой, огненно-рыжий, красоты необычайной. Егопышный хвост был украшен круто, наподобие серпа, выгнутым изумрудно-зеленымпером. Это был не петух, а произведение искусства!

Он охотно склевал с ладони рыжего здоровякавесь хлеб до крошечки и недовольно заквохтал, как бы прося добавки. И вдруг егокачнуло… Неуклюже расцепив спутавшиеся шпоры, красавец все же выровнялся.Вскинул голову, вздыбил гребень. Одно крыло его напряженно опустилось, и,загребая пыль, он начал бочком наскакивать на незримого противника. Из горлавырвался грозный кукарек, внезапно сменившийся протяжным криком. Петухнатурально дал петуха, и тут всего его повело, повело в сторонку, он засеменил,запутался-таки в шпорах – рухнул набок, беззвучно разевая клюв и заводяподернутые пленочкой глаза.

– Ишь ты, еще поет! – рокочуще усмехнулсячеловек в майке. – Я же говорил, Петька, что наклюкаешься. А ты всегоношился: завязал, мол, завязал!

Мужик, навалившийся на забор, закис от смеха,переступил… Лёля рванулась в образовавшуюся брешь, но не тут-то было: кто-тосильно обхватил ее за талию и дернул так, что она упала бы навзничь, не прижмиее в эту минуту к своей груди один из прохожих.

Он был тщедушен и мал ростом – макушка едвадостигала Лёле до плеча, – поэтому она без труда высвободилась из егообъятий, да еще и оттолкнула изо всех сил, с омерзением взглянула в бесцветное,как бы стертое лицо в обрамлении жидких пегих волосиков. Но тут же второй«прохожий» вцепился ей в руку, заламывая за спину:

– Ишь, какая боевая! Чья такая? Не знаешь,Геннастый?

Геннастый, только что с восторгом созерцавшийпроцесс спаивания петуха, точно такими же квадратными глазами уставился на Лёлюи вдруг пошел, пошел к ней, пошевеливая растопыренными пальцами и явнонамереваясь познакомиться с девушкой на ощупь.

– Гляди! Ты гляди! Чья такая соска?

– О! – удивился тот, что держалЛёлю. – Не твоя? А я думал, твоя… Ну, раз не твоя и не наша, значит,ничья. А раз ничья, значит, общая. Вдуем ей, Геннастый? Ты как?

– Я – за, – кивнул Геннастый, поднимаяруку, как на собрании. – Давайте, валите ее. – И начал спорорасстегивать штаны.

– Эй! – возмущенно взвизгнулпегий. – Я за ней первый двинул, я ее первый и начну. А вы, пацаны, знайочередь занимай, кто крайний да кто последний.

Тут в онемевшей от ужаса Лёле наконец-топрорезался голос.

– Вы что? – сипло выкрикнула она, изовсех сил отбиваясь от рук, неумолимо гнущих ее к земле. – Пустите, комуговорю! Да пустите же!

Двое сжимали ее руки и втискивали голову вземлю, больно выдирая волосы, третий расталкивал бьющиеся ноги, а Геннастый,расстегнув ширинку, уже мостился сверху. А она все никак не могла поверить,никак… И вдруг, совершенно потерявшись от страха, истошно завопила, срываяголос:

– Ди-ма-а! Мамочка! Спасите!

В ту же минуту тяжесть, навалившаяся ей нагрудь, волшебным образом слетела, Лёля хрипло втянула воздух – и увидала надсобой рыжее толстощекое лицо с небольшими ярко-зелеными глазами:

– Чего орешь? Чего тут разлеглась?

Незнакомец в майке, тот самый, что забавлялсяс петухом, схватил Лёлю за руку и резко вздернул:

– Ну, говори! Чего в грязи разлеглась, каксвинья с поросятами?

– Они… они меня… – задыхаясь, хлюпала слезамии словами Лёля. – Они меня… хотели…

– Чего хотели-то, не пойму? – прогудел ееспаситель. – Вы чего, хлопчики, девку обидели?

Он грозно повел взором – и Лёля увидела своихобидчиков, скоромно подпиравших забор, словно школьники стенку перед кабинетомдиректора. Нечего и говорить, что штаны у всех уже были приведены в приличноесостояние, и только пегий суетливо дергал заевшую «молнию», примирительнобормоча:

– Да мы чего? Да мы ничего, господин староста.Шли себе, никого не трогали, глядь – посреди дороги девка валяется. Ну, мыдавай ее подымать, чтоб не простыла часом, а она возьми да заори. Невесть чего,знать, подумала!

У Лёли снова подкосились ноги – однако отнюдьне из-за этого дурацкого вранья.

Господин староста! Значит, этот ражий мужик –тот самый Ноздрюк, которого так боялась баба Дуня? Лёля вспомнила пудовыйкулак, сдернувший со стола бутыль с первачом (не им ли был совращен злосчастныйПетька?), вспомнила толстый, как бы негнущийся голос…

Да как же можно было не узнать старосту сразу?И как так произошло, что, убегая от него, она угодила прямиком к нему в лапы?

Лёля попятилась, кося через плечо. Нет,бесполезно и мечтать о бегстве. Не прорваться. Одна надежда – Ноздрюк несообразит, кто она… Одна надежда, что он круглый дурак, да?

– А ты не бойся, девушка, – пробормоталстароста с опасной ласковостью. – У нас ребята хорошие. И уважительные.Дружка моего сильно уважают, верно, ребята?

Что-то свистнуло, словно взрезало воздух, иЛёля увидела, что Ноздрюк держит в руках кнут.