Деревня кончилась. Маленькая она. Лёлявспомнила – когда смотрела из окна замка, дворов тридцать, не больше, тянулосьпо этому бережку. А Ноздрюк сказал, Юля на другом живет. Но вроде бы не былодомов на другом берегу…

Они спустились по склону, и Лёля увидела впередигорбатенький мосток, точь-в-точь такой, как был перекинут через полудохлуюречушку в Доскине, а за ним, в зарослях… точь-в-точь как в Доскине…

Кладбище! Там кладбище!

За рекой, сказал староста… Ну конечно! Ведьисстари в русских деревнях старались хоронить своих покойничков за речкой: вода– самая надежная преграда на пути упырей и оживших мертвецов.

Юля поселилась за речкой… Юля поселилась накладбище!

Она резко стала.

– Куда ведете! – крикнула хрипло. –Я дальше не пойду!

В точности как Гамлет Призраку, ей-богу.Только вряд ли Гамлету было страшнее, чем ей. Ведь там был призрак родногоотца, а тут… оборотень, сущий оборотень!

Ноздрюк неспешно обернулся, и Лёлю поразилаего широченная, от уха до уха, улыбка.

– Чего ж так? Раздумала Юлю наведывать? –спросил с идиотским простодушием. – А ведь сама хотела. Правда, ребя?

– А то, – загомонили «ребя», подходявплотную. – Конечно! Мы сами слышали: к Юльке, мол. Точно, сама хотела!

– Так что, – рассудительно развел рукамиНоздрюк, и кнут, скользнув с его локтя, свился на земле кольцами, какзмея, – ежели мы тебя тут придавим, а то и кнутиком распополамим, это всевыйдет по твоей доброй воле и согласию.

Лёля отшатнулась к перилам.

«Да нет, не может быть, они пугают…» –медленно проплыло в голове. А потом так же медленно, равнодушно колыхнуласьдогадка: а может быть, и не пугают. Совершенно непонятно, что они задумали.Лёля – игрушка в их руках. Ведь ясно же, они все забавлялись с нею с самогоначала: трое вели ее прямиком от двора бабы Дуни, ловко перекрывая обходныепути и прямиком подгоняя к Ноздрюку, который спокойно поджидал беглянку, толькоделая вид, будто мается дурью с петухом… А если это так, если все здесьразыграно как по нотам, выходит, Ноздрюк прекрасно знает, кто она и откуда?

Лёля вскинула измученные глаза, и старостаосклабился, отвечая на невысказанный вопрос:

– Да ты не бойся, не тронем. Господин докторнаказали, чтоб тебя непременно в целкости – ха-ха! – доставили. В целкостии сохранности. Одного не пойму: ну, ты чужая, не знаешь, что у нас почем, аэта-то, ведьма старая, неужто вовсе одурела с годами? Да ведь ясно, где беглуюискать: только у нее! Из крепких людей никто бродягу к себе в избу не пустит, аесли бы и пустил, то сразу бы ко мне приперся с докладом. Через кордон ты тожене проходила, а значит, не миновала еще деревни. Не в речку же кинулась! А ужкогда я вот эти штаны в сенцах Дунькиных увидал, сразу понял: прилетела птичкав сети! – Он выхватил из кармана какой-то листок, издевательски помахал, иЛёля только головой качнула. Полинявшие от воды розовые облака, голубенькиефигурки, расплывшиеся буквы: мамочка… Юля… Лёля… А над всем этим старательновыведено: РАЙ.

Неужели Олеся знала, что случилось с Юлей ичто ожидает новую подружку?.. Да какая теперь разница! А рисунок староста,конечно, вытащил из ее джинсов в сенях… Но теперь неважно и это.

– Ну, будет стоять, комары зажрали! –Староста звонко шлепнул по могучему плечу, а потом поскреб ногтями укушенноеместо. – Пошли, нагулялась. А вы, мужички, нас проводите до самой усадьбы,не то мало ли… Девка длинноногая, проворная, шмыгнет в сторону – и поминай какзвали!

– Проводим, конечно, господин староста, как непроводить? – солидно отозвался Геннастый.

Лёля оттолкнулась от перил мостка и побрела вгору так медленно, словно за нею волочились прудовые кандалы.

– Давай шевелись, – больно ткнул ее вспину кнутовищем Ноздрюк. – Не заставляй барина ждать!

И тут Лёля вспомнила, что сегодня же 20-е.Хозяин приехал…

– Вот здесь она спала. У нее была спинараненая, но я пошептал – и все прошло, – сказал мальчик, доверчиво поднявглаза на Дмитрия, и тому показалось, будто они мерцают в темноте лунным,опаловым светом.

Впрочем, это ощущение тотчас прошло. Всепрошло – осталось только одно непомерное, почти физическое ощущение счастья:Лёля жива, он ее нашел, след ее не затянуло пылью, Виталя Кабаков (дай бог емуздоровья, отморозку!) не ошибся, ничего не перепутал! Осталось совсем немножкопотерпеть – и они снова будут вместе, теперь уж навсегда…

Но тут же блаженная минута истекла: странныймальчик Леша опять начал плакать.

Андрей со вздохом обнял его за плечи ипритянул к себе:

– Ну, тише, тише. Не бойся, мы тебя неоставим.

– Он бабушку убил, – завел Леша все ту жестрашную песенку, которую он тянул всю дорогу, пока, оставив староступривязанным к дереву, они шли опушкой леса, потом пробирались задами – аки татинощные, словно входили в мирно дремлющее селение с недобрыми намерениями.

Что и говорить, намерения были если и не злые,то и не очень добрые. Совсем ни к чему было, чтобы вот сейчас, на исходе пути,их повязали селяне и препроводили в узилище, выслуживаясь перед своим барином.Каков поп, так сказать, таков и приход.

Дмитрий не больно-то доверчиво воспринял быслова голодного, оборванного мальчишки, который был явно не в себе и мог,конечно, бог весть каких ужастей нагородить, но одно не подлежало сомнению: тотдикий страх, который отразился на лице старосты при виде мальчика с козленком.

Он влип в осину спиною и прошептал:

– Свят, свят!…