Владимир Иванович снова тихонько засмеялся – так, словнотолько что вспомнил и собрался рассказать остроумный анекдот.

– А Шурика укокал не я, а вы. Вы-с, вы и убили-с, прекрасныйсэр. Тюкнули душегуба железякой по кумполу. Седой знает, какой вы шустрый, онповерит. А железяка вон она – между вами и Шуриком валяется. Но тут вовремяподоспел молодчага Сергеев и прострелил мистеру Фандорину его глупую английскуюбашку. Вы в какой глаз оливку предпочитаете – в правый или в левый?

– Влад не поверит! – закрылся ладонью от луча Николас. – Онзнает, что я не способен убить человека ударом сзади! У вас ничего не выйдет!Соловьев не идиот, он в людях разбирается, и вы за всё ответите!

Сергеев задумался.

– Хм, а ведь верно. Владик – парень дотошный. Пожалуй, ипальчики с железки снимет, и экспертизу, чего доброго, закажет. Спасибо затолковый совет, мистер Фандорин. Coco говорил мне, что вы – просто кладезьмудрости.

Внезапно голос полковника изменился – стал жестким,властным:

– А ну, живо взял трубу, биг бен долбаный! Вмажь ему позатылку – да со всей силы, чтоб тебе на рукав ошметки полетели!

Николас ответил короткой идиомой из фольклорного блокнота,означавшей отказ в самой грубой и категоричной форме.

Из черного квадрата метнулась молния, а грохот от выстрела взамкнутом помещении был таким, что магистр зажал уши руками и согнулся пополам.В первый миг ему показалось, что это барабанные перепонки, в полномсоответствии со своим названием, вдарили чересчур разухабистую дробь и, невыдержав нагрузки, немедленно лопнули.

Когда к Николасу вернулся слух (а произошло это черезполминуты, не раньше), оказалось, что Владимир Иванович не молчит – излагаетаргументы в пользу своего предложения:

– …мастер спорта по стрельбе, – говорил отставной полковник.Четыре раза призы по управлению брал. С пятидесяти метров пулю в обручальноекольцо кладу. Следующую пулю, падаль ушастая, ты получишь в локоть левой руки,в лучевой нерв. Ты не представляешь, какая это боль. Выть будешь, по полукататься. А, спрашивается, зачем? Я ж тебя все равно живым отсюда не выпущу.Давай, бери железяку. Скорей отмучаешься.

Фандорин инстинктивно обхватил локти ладонями и метнулся всторону из освещенного пятна, но луч в два счета нашел его.

– А особенно я люблю сажать по движущейся мише…

Сергеев так зашелся в смехе, что аж захрипел. Фонарькачнулся, вывернувшись вбок, осветил лицо полковника, и стало видно, что глазау Владимира Ивановича удивленно выпучены, а сам он свешивается из дыры как-тослишком уж отчаянно, будто кто-то придавил его сверху ногой.

Зычный, уже однажды слышанный Николасом голос с сильнымгрузинским акцентом проревел:

– Coco – козел? Это ты козел, оперюга поганый!

* * *

– Зачем грубо говоришь, Гиви? – послышался другой голос,тоже с акцентом, но только совсем легким. – Ты теперь банковский работник,будешь начальником департамента. Нехорошо, дорогой, отвыкай.

Иосиф Гурамович Габуния, Большой Coco – собственнойперсоной, а с ним, надо полагать, бойцы его тайного «Эскадрона». Господи, какихеще сюрпризов следует ждать этой нескончаемой ночью?

– Иосиф Гурамович! – заизвивался Сергеев, тщетно пытаясьвывернуться. – Скажите ему, чтобы убрал ногу с моей спины. Я всё объясню! Тутсложная двойная игра с подставкой по резиденту-ре. Я провел многоходовуюкомбинацию, вышел на Седого, и теперь он у нас в кармане. Как раз сегоднясобирался завершить операцию и обо всем, вам доложить. Результат блестящий.Теперь я знаю, в чем состоял…

Не умолкая ни на секунду, предприимчивый полковник, рукой сфонарем упиравшийся в край дыры, умудрился другую руку – с пистолетом –незаметно просунуть себе подмышку. Фандорин, наблюдавший за этим маневромснизу, хотел было крикнуть кавказцам, чтобы остереглись, но передумал. Пустьэти пауки сами разбираются, кто у них в банке под названием «Евродебет»сильней. Личные перспективы некоего магистра при любом исходе выгляделинезавидными.

Владимир Иванович резко повернулся, просунув руку как можнодальше, вероятно, хотел проделать в свирепом Гиви вертикальное отверстие, но«эскадронец» и сам был не дурак. Сверху донесся громкий хлопок, и полковник,так и не успев нажать на спусковой крючок, полетел головой вниз. Труп сделалсвечку, ударился о землю и, совершив нелепый кувырок, растянулся во весь рост.

Упал и фонарь, но не разбился и не погас. Однако магистрасейчас интересовал не столько источник света, сколько средство самообороны – вруке мертвого Владимира Ивановича чернел компактный, короткоствольный пистолет.

Фандорин сделал быстрое движение и тут же услышал сверхувыразительное цоканье:

– Це-це-це. Нэ надо, да?

Получалось, что с самообороной ничего не выйдет – треклятыйГиви слишком хорошо знал свое ремесло. Делать было нечего и деваться некуда,Николас был заперт в пыльном склепе, где компанию ему составляли один древнийскелет и три свежих покойника.

– Здравствуйте, Николай Александрович, – поздоровался сзатравленным магистром невидимый Габуния. – Сколько у вас сегодня приключений.Раз уж вы там, внизу, давайте поглядим, из-за чего столько народу положили.Ужас какой – просто половецкое побоище. Ну, что там у вас за клад такой?

Что ж, подумал Николас, в конце концов не самый ужасныйфинал. Рановато, конечно, но это уж как на роду написано. Со стороны БольшогоCoco даже гуманно, что он дает приговоренному возможность удовлетворить передсмертью любопытство. Разве не для того рождается человек удовлетворитьлюбопытство, узнать некую тайну и потом умереть?

Экклезиастическое философствование бедного магистраобъяснялось тем, что он вдруг почувствовал себя смертельно усталым. В самомделе, сколько можно подвергать психику и нервную систему перепадам междуобреченностью и надеждой? Готовился умереть от руки балагура Шурика – спасся.Думал, что примет смерть от вероломного полковника – опять пронесло. Пронесло,да не вынесло. Теперь уж надеяться больше не на что.

Молча, не снисходя до каких-либо объяснений и тем болеемолений о пощаде, Фандорин поднял фонарь и приблизился к прогнившей рогоже.Стянул ее в сторону и ахнул.

На земляном полу лежала большая книга в редкостной красотысеребряном окладе, сплошь выложенном желто-красно-бурыми каменьями. Серебро отвремени почернело, но шлифованные самоцветы – а их тут были сотни заиграли,засверкали отраженным светом.