– Нет, – ответил внимательно слушавший Фандорин. – Не знаю.Точнее, знаю, что никакого таланта у меня нет. Как, впрочем, у большинствалюдей.

– Про большинство людей не скажу – не знаком, а про вас,дорогой Николай Александрович, знаю твердо. Вы мне три таких совета дали, чтоза них миллиона не жалко. Долларов. Я вам век благодарен буду, клянусь! Кушаю всвое удовольствие и не переживаю – так? – Coco выставил толстый мизинец и вподтверждение своей искренности немедленно скушал еще одну конфету. Жена мнекозью морду делает, а я только жмурюсь от счастья – так? Впервые в жизни! – Тутбыл поднят второй палец, безымянный, украшенный массивным золотым кольцом, атам не заставил себя ждать и средний палец, с бриллиантовой печаткой. – И сБогом на лад пошло, честное слово. Я после того разговора с вами молитьсяперестал. Чего, думаю, лицемерить, если не верю. А сегодня утром, как сТаганской вернулись, вдруг захотелось перед иконой встать и помолиться. Ни зачем – просто так! Ни о чем не просить – ни о тендере, ни о шмендере, ни овозвращении двух миллионов, которые у меня вчера налоговая полициясчерномырдила. Просто помолиться и всё. Помолился – и хорошо стало. Выпонимаете, что это значит?

Габуния три растопыренных пальца убрал, а вместо них поднялодин, но зато указательный и многозначительно воздел его к потолку.

– Понимаю, – кивнул Фандорин, вспоминая, чем тамзаканчивается песня про Кудеяра и двенадцать разбойников. Кажется: «Господу Богупомолимся»?

– Ай, ничего вы не понимаете. Вы талант свой не понимаете! Увас, Николай Александрович призвание – людям советы давать. Это самый редкий,самый драгоценный дар! Вы на людей любопытный, вы умеете вмиг себя на местодругого поставить, а чутье у вас лучше, чем у моей Жужи. Нет ничего ценней, чемвовремя данный хороший совет. Не нужно вам в Англию! Это дураку везде счастье,а умный человек должен понимать, где ему на свете место. Умный человек долженпонимать, что есть понятия «объективно лучше» и «субъективно лучше». Объективнов Англии жить лучше, чем в России – кто спорит. Но именно вам, НиколаюАлександровичу Фандорину, субъективно лучше здесь. А я вам в этой связи ещеодну важную вещь скажу. – Coco опять поднял палец. – Всему объективному грошцена, значение имеет только то, что субъективно. В Англии вы, дорогой НиколайАлександрович, закиснете, да и не нужны вы там с вашим даром.

Где и давать советы людям, если не у нас, в России. Она иназывается так – Страна Советов. И тут я от лирики перехожу к деловомупредложению. Иосиф Гурамович отодвинул вазу с конфетами, как бы давая понять,что разговор вступает в официальную фазу. – Давайте создадим консультационнуюфирму нового типа, куда всякий человек, попавший в трудное положение, может обратитьсяза советом, и ему помогут. Я уже и название придумал: «Палочка-выручалочка».Можно по-английски: «Мейджик уонд». Я вам офис сниму, оборудование закуплю –компьютеры там, факсы-шмаксы. Рекламу обеспечу. А главное клиентов будупоставлять, солидных людей. Доходы пополам, идет?

– Вы с ума сошли! – воскликнул Николас, только теперь поняв,что банкир говорит всерьез. – Что за бред?

– Хорошо. – Габуния успокаивающе поднял ладони. – Вам 65%,мне 35%, но тогда так: когда совет понадобится мне самому, будете даватьпятидесятипроцентную скидку. По рукам?

– Да не хочу я жить в вашей России! – задохнулся магистр. –Это опасно для здоровья и психики!

– Ах да, хорошо что напомнили. – Иосиф Гурамович опасливопокосился на дверь предбанника. – Вас тут одна психованная девица разыскивает,маленькая такая, но жутко злая. Журналистка. Сначала звонила, угрожала.Говорила: «Я знаю, это вы Нику похитили, больше некому. Если с его головыупадет хоть волос, я вас уничтожу». А теперь в офис повадилась ходить. Запретилбыло в банк ее пускать – так она к входной двери наручниками приковалась,пришлось выдать пропуск, а то клиентов распугивает. Милицию я вызывать не велел– все-таки ваша знакомая, неудобно. Садится в приемной и сидит с утра довечера, в обед бутерброд ест. Секретарши ее боятся. Неделю уже через черный ходк себе хожу. Вышли бы вы к ней, успокоили. Или вы тоже ее боитесь?

Николас молча развернулся и хотел сразу выбежать в приемную,но сначала все же выглянул наружу через щелку.

* * *

Алтын сидела в кожаном кресле, где свободно могли быразместиться по меньшей мере еще две таких же пигалицы. Брови журналистки былисурово сдвинуты, колени непреклонно сомкнуты. На полу стоял черный рюкзачок.

За двумя столами, сплошь уставленными всевозможной офиснойаппаратурой и похожими на неприступные блокпосты, окопались две секретарши,одна постарше, другая молоденькая, но обе чопорные и несказанно элегантные.

– Я вам в сто пятидесятый раз объясняю, – унылым голосомговорила та, что постарше, с прической в виде платинового шлема. – ИосифГурамович в командировке, сегодня его тоже не будет.

– Если б он был в командировке, я бы знала, – отрезала Алтыни вдруг впилась глазами в дверь начальственного кабинета – должно быть,заметила щель.

Прятаться дальше не имело смысла. Николас распахнул дверь и,широко улыбаясь, протянул руку:

– Алтын, как я рад тебя видеть! Видишь, со мной всё впорядке.

Журналистка резиновым мячиком вылетела из кресла и бросиласьк Фандорину. Судя по такой эмоциональности, рукопожатия было явно недостаточно.Устыдившись своей британской замороженности, Николас на ходу перестроился иразвел руки в стороны, готовый заключить Дюймовочку в объятья.

Алтын с разбегу подпрыгнула и со всей силы врезала магистружестким кулачком в зубы.

– За что?! – взвыл Николас, зажимая ладонью разбитый рот.

– За всё! – яростно выкрикнула бешеная татарка. – За то, чтосбежал и не объявлялся! За мои слезы! За сто долларов! За «классный перепихон»!

Краем глаза Фандорин увидел, что секретарши так и замерли засвоими пультами.

– Но ведь это нарочно! – тоже закричал он, потому что иначеона бы не услышала. – Для маскировки!

Алтын уперла руки в бока, обожгла его ненавидящим взглядомснизу вверх.

– Убить тебя мало за такую маскировку! Я, как дура,переживаю, что он голодный, позвонила маме, попросила, чтобы она ему поестьпринесла! Она приходит – там прелестная записочка и сто долларов! Ну иобъясненьице у меня потом было!

Врезала магистру еще раз – теперь в живот. Слабее, но всеравно ощутимо.