«Мы голодаем…», «В этом году не снимем урожая — пахатьнекому. Мы голодаем…», «Уполномоченный забрал поросят, а мы уж который месяц неполучаем от тебя денег. Едим один сушеный горох ».

И этот хор голосов непременно множился: «Мы все голодаем — ижена твоя, и твои ребятишки, и твои родители. Когда же это кончатся-то? Скороль ты приедешь домой? Мы голодаем; голодаем…» И когда в поредевшей армии былиотменены отпуска, солдаты самовольно ушли домой, чтобы вспахать землю, посеятьхлеб, починить дома и поправить изгороди. Полковые командиры, зная, чтопредстоят жаркие бои, посылали этим солдатам письма, прося вернуться в часть,и, понимая положение вещей, обещали, что с нарушителей ничего не спросится.Чаще всего солдаты возвращались, если видели, что в ближайшие месяцы их близкимголод не грозит. Эти «пахотные отлучки» не ставились на одну доску с дезертирствомперед лицом неприятеля, но они не могли не ослаблять армии.

Доктор Мид поспешил нарушить неловкое молчание. Голос егозвучал холодно:

— Численное превосходство сил противника над нашимивооруженными силами никогда не имело существенного значения. Один конфедератстоит дюжины янки.

Дамы закивали. Эта истина была всем известна.

— Так было в первые месяцы войны, — сказал РеттБатлер. — Возможно, так было бы и сейчас, будь у конфедератов пули длявинтовок, сапоги на ногах и не пустой желудок. А вы что скажете, капитанЭшберн?

Он говорил вкрадчиво и все с тем же показным смирением.Кэйри Эшберн был в большом затруднении, так как он — по всему было видно — тожекрепко недолюбливал капитана Батлера и охотно принял бы сторону доктора, нолгать Кэйри не умел. Потому он и попросился на фронт, невзирая на своюискалеченную руку, что понимал то, чего не понимало гражданское населениегорода, — серьезность положения. И таких, как он, было немало — немалоодноногих калек, ковылявших на деревяшках, одноруких, или с оторваннымипальцами, или слепых на один глаз, которые, безропотно оставив работу винтендантских службах, в госпитале, в железнодорожном депо или на почте,возвращались в свои прежние войсковые части. Они знали, что старине Джо нуженсейчас каждый солдат.

Капитан Эшберн ничего не ответил, и доктор Мид, потерявтерпение, загремел:

— Наши солдаты и раньше сражались без сапог и с пустымжелудком и одерживали победы. И они снова будут сражаться и победят! Говорювам: генерала Джонстона не выбить с его позиций! Горные твердыни всегда, во всевремена служили надежным оплотом против захватчиков. Вспомните.., вспомните проФермопилы!

Как ни старалась Скарлетт что-нибудь вспомнить, слово«Фермопилы» ничего ей не говорило.

— Но они же погибли там все, при Фермопилах, все доединого солдата, разве не так, доктор? — спросил Ретт, и губы его дрогнули— он, казалось, с трудом сдерживал смех.

— Вы, должно быть, смеетесь надо мной, молодой человек!

— Что вы, доктор! Помилуйте! Вы меня не поняли. Япросто хотел получить у вас справку. Я плохо помню античную историю. —Если потребуется, наши солдаты тоже полягут все до единого, но не допустят,чтобы янки продвинулись в глубь Джорджии, — решительно заявилдоктор. — Только этого не будет. Они выбьют янки из пределов Джорджии послепервой же схватки.

Тетушка Питтипэт торопливо поднялась с кресла и попросилаСкарлетт сыграть для гостей что-нибудь на фортепьяно и спеть. Она видела, чторазговор быстро принимает бурный и опасный оборот.

Она с самого начала знала, что не обойдется безнеприятностей, если оставить Ретта Батлера ужинать. С ним никогда не обходитсябез неприятностей. Она просто не понимала, как этот человек умудряется всегдавсех бесить. О господи, господи! И что только Скарлетт находит в нем! И какдорогая Мелани решается его защищать!

Скарлетт поспешно направилась в гостиную, а на верандевоцарилась тишина, насыщенная неприязнью к Ретту Батлеру. Как может кто-то неверить всем сердцем и всей душой в непобедимость генерала Джонстона и егосолдат? Верить — это священный долг каждого. А тот, чье вероломство лишило егоэтой веры, должен хотя бы из чувства приличия держать язык за зубами.

Скарлетт взяла несколько аккордов, и из гостиной донеслисьпечальные и нежные слова популярной песни:

В палату, пропахшую кровью,

Где рядом — живой и мертвец,

Одаренный чьей-то любовью,

Доставлен был юный храбрец.

Столь юный, любимый столь нежно.

И зримо на бледном челе

Мерцал приговор неизбежный:

Он скоро истлеет в земле.

— «В поту золотистые кудри…» — грустило глуховатоесопрано Скарлетт. Тут Фэнни, приподнявшись с кресла, крикнула слабым,сдавленным голосом:

— Спойте что-нибудь другое!

Музыка оборвалась. Скарлетт растерянно умолкла. Затемпоспешно заиграла вступление к «Серым мундирам», но, вспомнив, как трагиченконец и этой песни, совсем смешалась и взяла неверный аккорд. После этогофортепьяно некоторое время молчало, ибо Скарлетт окончательно стала в тупик: вовсех песнях была печаль, смерть, разлука.

Ретт встал, положил Уэйда на колени Фэнни Элсинг и скрылся вгостиной.

— Сыграйте «Мой дом, мой Кентукки», — спокойноподсказал он, и Скарлетт обрадованно заиграла и запела. Сочный бас Ретта вторилей, и когда они начали второй куплет, напряжение на веранде стало ослабевать,хотя, видит бег, и эту песню никак нельзя было назвать веселой.

Еще день, еще два свою ношу нести

И не ждать ниоткуда подмоги.

Еще день, еще два но дорогам брести,

Здравствуй, дом мой, о мой Кентукки…

Пока что все предсказания доктора Мида сбывались. ГенералДжонстон и в самом деле стоял как неприступный, несокрушимый бастион в горахпод Далтоном в ста милях от Атланты. Так незыблемо он стоял и так ожесточеннопротивился стремлению Шермана проникнуть в долину и двинуться к Атланте, чтоянки отошли назад и созвали совещание. Поскольку им не удавалось прорвать серыелинии ударом в лоб, они под покровом ночи пошли горными тропами в обход,рассчитывая напасть на Джонстона с тыла и перерезать железнодорожные пути уРезаки, в пятнадцати милях от Далтона.

Как только эти две драгоценные полоски стали оказались подугрозой, конфедераты покинули с такой отчаянной решимостью защищаемые имистрелковые гнезда и форсированным маршем при блеске звезд двинулись к Резакенаиболее коротким, прямым путем, и янки, спустившись с предгорий, вышли прямона них, но войска южан были уже готовы к встрече: брустверы возведены, батареирасставлены, солдаты лежали в окопах, ощетинившись штыками, — все было какпод Далтоном.

Когда от раненых, прибывавших из Далтона, начали поступатьотрывочные сведения об отступлении старины Джо к Резаке, Атланта была удивленаи слегка встревожена. Маленькое темное облачко появилось на северо-западе —первый вестник надвигающейся летней грозы.