"Скажи, куда ты уходишь? Быть может, ты остаешься рядомсо мной, невидимый, продолжая наблюдать и слушать?"

Без ответа.

Я почувствовал, что он исчез. В комнате вдруг сталохолоднее. Я услышал посторонние звуки: зашелестели бумажные салфетки в коробке,заскрипела кровать, тихо стукнули жалюзи на окнах, потом все смолкло.

Я перекрестился. Что мне теперь делать? Где найти того, ктово всем разберется? Черт возьми, мне нужен был кто-то, кто посоветовал бы, какпоступить.

Я прошел в ванную и смыл с ног липкую сперму. Потом вымылруки. Вернулся в палату и вынул из тумбочки четки. Это были гранатовые четки,доставшиеся мне на первом причастии. Подарок Линелль. Я начал молиться.

Но мысль о незнакомце не давала мне возможностисосредоточиться на молитве. Что, если он вернулся в Блэквуд-Мэнор? Что он станетделать, если разрушить Хижину Отшельника? Я представил его, вспомнив взглядбешеных темных глаз. Как он разъярился, когда крутился волчком, увиливая отлетевших в него осколков.

А если бы я заснул, мне приснилась бы Ревекка.

На консилиум к психиатрам Гоблин явился вовремя. Он сновапревратился в моего преданного двойника, и его лицо больше не выражалопрезрение и скуку. Когда он обнял меня, я увидел, что он боится предстоящейвстречи.

Когда мы вошли в зал – Гоблин, я и тетушка Куин – я спросилсам себя: а что будет, если довериться этим людям? Что будет, если я обращусь кним за помощью? Помогут ли они мне, но не каким-то состряпанным психиатрическимдиагнозом, а активным действием против Ревекки и Гоблина, против паники,пригнавшей меня в Хижину Отшельника? Станут ли эти врачи моими сообщниками вборьбе с незнакомцем, вторгшимся на мою территорию?

Внезапная идея предать Гоблина, порожденная новым страхом,заставила меня устыдиться. Но он об этом не догадывался: несмотря на все своиуспехи, он пока не умел читать мои мысли.

Я спокойно попросил поставить рядом со мной еще один стул –для Гоблина – и, положив руку ему на колено, почувствовал, что он расслабился.Повернув к нему голову, я увидел, что он холодно рассматривает собравшихсяврачей. Тогда я им сообщил, что Гоблин сидит слева от меня и, хотя они его невидят, он видит их и слышит все.

Что касается состава врачей, я вскоре удостоверился, что ниот одного из них не приходится ждать чего-то выдающегося. Вся процедура свеласьпо большей части к обыденному разговору, продолжавшемуся полчаса.

Двое врачей были совсем молодые равнодушные люди стерильноговида – практиканты, как я решил. Единственная женщина в консилиуме производилавпечатление неуверенной особы, чересчур активно старающейся всем понравиться, апредседателем был огромный здоровяк, который сам, по-видимому, страдал отдепрессии. В состав консилиума вошел и Уинн Мэйфейр. Он молча, с достоинствомсмотрел на меня, и его лицо казалось мне гораздо интереснее всех прочих.

Я сухо и кратко рассказал всю свою историю. Ничего нескрывал – умолчал лишь об интимных подробностях наших с Гоблином эротическихотношений, завязавшихся совсем недавно. О его героизме я сказал многое, но онашей плотской связи – ничего. Когда я описывал свою любовную связь с Ревеккой,похороны ее останков, приезд экспертов из медицинской лабораторииМэйфейровского центра, посетивших, как и представители ФБР, Хижину Отшельника,врачи дружно посмотрели на тетушку Куин, и та охотно все подтвердила.

"Вы сознаете, – заговорил здоровяк-председатель, –что в ванной, где на вас якобы напали, не было обнаружено вообще никакихотпечатков пальцев. Ни на стенах, ни на осколках стекла, пригодных дляэкспертизы?"

Я этого не знал и почувствовал горькое разочарование оттого,что узнаю новость при таких обстоятельствах.

"Незнакомец ни до чего не дотрагивался, кромеменя, – спокойно ответил я, но мое лицо горело от усилиясдержаться. – Стекло было разбито вдребезги".

"Вам также известно, – продолжал председательконсилиума, – что ваша экономка Рамона, равно как и охранники, дежурившиев то время в поместье, не видели чужака".

Мне снова стало больно, оттого что тетушка Куин нерассказала об этом раньше, но я подавил гнев и просто пожал плечами.

"Доктор Уинн Мэйфейр может подтвердить, что не я самсебе нанес свои раны".

Мы зашли в тупик.

Затем врачи начали задавать те же обычные вопросы, которыезадавали психиатры много лет назад, когда я был ребенком. К ним прибавилисьнесколько новых: "Не слышу ли я голоса?", "Не указывает ли мнеГоблин, как поступать?", "Не темнеет ли у меня иногда вглазах?", "Знаю ли я собственный IQ?", "Есть ли у меняжелание поступить в колледж?" Я давал простые ответы. Мне хотелосьпоскорее покончить со всем этим.

Наконец Уинн Мэйфейр поинтересовался у меня очень тихим иуважительным голосом, не может ли он и остальные врачи сделать что-то для меня.Не хочу ли я теперь задать вопросы тем, кто только что опрашивал меня.

Я совершенно опешил. Никак не ожидал услышать нечто стольразумное и дрркественное. Здравый смысл советовал мне промолчать и обдуматьпредложение, но я не послушал его и поспешил ответить:

"Нет. Думаю, вся эта процедура уже достаточнозатянулась. Полагаю, вы теперь посовещаетесь и сообщите мне диагноз?"

"Мы так и сделаем, если хотите, – ответил докторУинн. – И благодарны вам за то, что вы пришли".

"Вы говорите так, словно я образец какого-то редкоговида, – вспылил я, не обращая внимания на то, что тетушка Куин тихоохнула. – Для чего меня сюда привели – ради вас или ради менясамого?"

Мой резкий тон никак не подействовал на доктора Уинна – оностался по-прежнему невозмутим.

"Наша больница – одновременно и учебный центр,Квинн, – ответил он. – Здесь все взаимосвязано. Что касается вашегодиагноза, то для нас совершенно очевидно, что вы не страдаете маниакальнойдепрессией, что вы не шизофреник и не психопат. А именно такие больныедоставляют здоровым людям беспокойство".

Он поднялся из-за стола, что послркило сигналом остальнымврачам, и на этот раз пожал мне руку и поблагодарил за терпение. Оба стерильныхмолодых человека тут же исчезли, с ними ушла и женщина, огромный унылыйпредседатель этой команды пожелал мне удачи, а тетушка Куин ликующе заявила,что теперь мы можем подняться на крышу, в ресторан "Гранд-Люминьер",и отлично поужинать.

Гоблин по-прежнему не отходил от меня ни на шаг, и, когда мывсе вместе поднимались на лифте, я чувствовал, как он меня крепко обнимаетправой рукой.