Когда Микель выходил из шляпной мастерской Фортуня, к немуподошла Висентета, соседка из квартиры напротив, и спросила, не разыскивает лион случайно Софи. Микель кивнул:

— Я друг Хулиана.

Висентета сообщила, что Софи живет в дешевом пансионе наулочке прямо за зданием почтамта, ожидая отправления корабля, на которомсобирается уехать в Америку. Микель направился по указанному адресу. Емупришлось подняться по узкой убогой лестнице, темной и душной, прежде чем онобнаружил Софи Каракс на вершине этой пыльной спирали с шатающимисяступеньками. Она жила в темной сырой комнате на четвертом этаже. Мать Хулианасидела напротив окна. На кровати стояли два запечатанных чемодана, в которыхсловно были погребены двадцать два года ее жизни в Барселоне.

Когда Софи прочла письмо Пенелопы, которое принес МикелюХорхе Алдайя, она разразилась слезами бессильной ярости.

— Она все знает, — бормотала она. — Бедняжка,она знает…

— Что знает? — спросил Микель.

— Это я во всем виновата, — сказала Софи. —Только я.

Микель, не понимая, сжал ее руки в своих. Софи неосмеливалась встретиться с ним взглядом.

— Пенелопа и Хулиан — брат и сестра, — прошепталаона.

Задолго до того как превратилась в рабыню Антони Фортуня,Софи Каракс зарабатывала на жизнь своим талантом. Ей едва исполнилосьдевятнадцать, когда она приехала в Барселону в поисках обещанной работы. Но такее и не получила. Перед смертью отец Софи постарался раздобыть для дочерирекомендации, чтобы она смогла получить место в доме семейства Бенаренс,богатых торговцев из Эльзаса, отныне проживавших в Барселоне.

— Когда я умру, — настаивал он, — обратись кним, и они примут тебя как родную.

Софи действительно приняли в этом доме радушно — дажеслишком радушно. Господин Бенаренс, пользуясь положением хозяина дома, тут жедал понять, что не прочь заключить ее в горячие мужские объятия. МадамБенаренс, жалея бедняжку и сокрушаясь о ее незавидной доле, вручила Софи стопесет и выставила на улицу.

— У тебя вся жизнь впереди, — сказала она, —а у меня — только этот жалкий развратник.

В музыкальной школе на улице Дипутасьон ее согласилисьпринять на место частной преподавательницы фортепьяно и сольфеджио. В то времясчиталось хорошим тоном обучать девочек из богатых семей музыке, так как всалонах и гостиных полонез звучал гораздо благопристойнее, чем вольнодумныеречи и семейное чтение сомнительных книг. Так для Софи Каракс стали привычнойрутиной ежедневные визиты в огромные, обставленные как дворцы дома, гденакрахмаленные горничные молча провожали училку в музыкальные салоны, в которыхее уже дожидались злобные отпрыски нуворишей, чтобы вдоволь поиздеваться надакцентом и робостью прислуги, обученной нотам и умеющей тарабанить нафортепьянах. Со временем Софи научилась сосредотачиваться лишь на тех немногихиз учеников, кто в своем развитии превзошел всех прочих надушенных зверенышей,тех, о ком она научилась вообще не думать.

Именно тогда Софи познакомилась с молодым шляпных делмастером (из профессиональной гордости он просил называть себя именно так) поимени Антони Фортунь, который решил завоевать ее любой ценой. Антони Фортунь, ккоторому Софи не испытывала ничего, кроме сердечной дружбы, не замедлил сделатьей предложение. Однако Софи ему отказала и продолжала отвечать отказом в месяцпо дюжине раз. Всякий вечер, прощаясь с ним, Софи надеялась больше никогда неувидеть Фортуня, так как не хотела ранить его чувства. Но шляпник не обращалникакого внимания на ее отказы и продолжал атаки, приглашая то на танцы, то напрогулку, то на полдник с горячим шоколадом и бисквитами в кафе на улицеКануда. Софи была в Барселоне совсем одна, и отказаться от настойчивого и нелишенного приятных черт обожателя было совсем не просто. Довольно быловзглянуть на Антони, чтобы понять, что она никогда не сможет полюбить его, покрайней мере так, как мечтала полюбить когда-нибудь. Но ей трудно былоотказаться от возможности смотреть в очарованные глаза шляпника, ибо только вних она видела ту Софи, какой всегда хотела стать.

Так, то ли от тоски, то ли из слабости, Софи продолжалапринимать ухаживания Фортуня, веря, что однажды он встретит девушку по себе ибудет вознагражден за свою настойчивость. Пока же ей достаточно былочувствовать себя желанной и любимой, чтобы хотя бы ненадолго забыть одиночествои тоску по всему тому, что осталось в прошлом. С Антони они виделись каждоевоскресенье после мессы. Всю неделю Софи целиком посвящала урокам музыки. Еелюбимой ученицей была талантливая девочка по имени Ана Вальс, дочьпроцветающего производителя станков для текстильного производства, которыйсколотил состояние из ничего, в результате огромных усилий и жертв, по большейчасти чужих. Ана не скрывала своего желания стать известным композитором иисполняла для Софи небольшие пьесы собственного сочинения, в сущности неплохие,но уж больно напоминавшие мелодии Грига и Шумана. Господин Вальс, искреннесчитавший, что женщины не способны ни на что другое, кроме штопанья чулок и вязаниянакидок, очень благосклонно, однако, взирал на то, как его дочь осваиваетискусство игры на фортепьяно. Он намеревался выдать ее за какого-нибудьбогатого наследника с известной фамилией и знал, что в изысканном обществеэкстравагантные увлечения девиц на выданье — пикантная приправа к покладистомухарактеру и счастливой плодовитости, свойственной цветущей молодости.

Именно в доме семьи Вальс Софи познакомилась с одним изсамых известных благодетелей и финансовых покровителей сеньора Вальса доном РикардоАлдайя, наследником империи Алдайя, восходящей звездой финансового мираКаталонии конца века. Незадолго до этого Рикардо Алдайя женился на однойбогатой наследнице, обладавшей ослепительной красотой и труднопроизносимымименем, — качествами, которые приписывали ей злые языки, посколькумолодожен в упор не видел своей избранницы, а имени ее никогда не произносил.Это был брак между династиями и банками, а не романтическое ребячество, какговорил сеньор Вальс, который отлично понимал, что постель и свидетельство обраке — отнюдь не одно и то же.

Софи было достаточно обменяться с доном Риккардо взглядом,чтобы почувствовать, что она пропала навсегда. У Рикардо Алдайя былпронзительный и ненасытный взгляд волка, умевшего прокладывать себе дорогу изнавшего, в какой момент следует пускать в ход клыки. Алдайя медленно поцеловалей руку, лаская кожу губами. Насколько шляпник был воплощением любезности ивосторга, настолько дон Рикардо был сама жестокость и сила. Его плотояднаяулыбка ясно говорила о том, что он способен читать ее мысли и желания и что онине вызывают у него ничего, кроме насмешки. В тот же миг Софи почувствовалалегкое высокомерие, какое обычно пробуждают в нас вещи, которыми мы, сами тогоне сознавая, более всего хотим обладать. Она сказала себе, что не желает еговидеть и что откажется от уроков с любимой ученицей, если это позволит ейизбежать новых встреч с Рикардо Алдайя. Еще ни разу в жизни ничто так не пугалоее: она впервые увидела перед собой настоящего зверя, одетого в дорогой костюм,и поняла, что должна чувствовать жертва, заметившая охотника. Все эти мыслипронеслись в ее голове буквально за несколько секунд, пока она силиласьвыдумать хоть какие-то, пусть даже совершенно нелепые причины, по которымбольше не сможет приходить в этот дом — стоя перед оторопевшим сеньоромВальсом, хохочущим Алдайя и с грустью смотревшей на нее малышкой Аной, котораяразбиралась в людях лучше, чем в музыке, и видела, что потеряла своюучительницу навсегда.