— Пока работаешь, тебе не надо смотреть жизни в глаза.

Мы сами не заметили, как стали друзьями. У нас было многообщего, даже слишком много. Микель рассказывал мне о книгах, о своем обожаемомдокторе Фрейде, о музыке, но больше всего — о своем старинном друге Хулиане. Мывиделись почти каждую неделю. Микель поведал мне множество историй об учебеХулиана в школе Святого Габриеля. Он хранил целую коллекцию фотографий ирассказов, написанных Хулианом в юности. Микель обожал Хулиана, и благодаря егорассказам я тоже постепенно стала открывать его для себя как человека, мысленнопредставлять себе его образ. Спустя год после нашего знакомства Микель Молинерпризнался, что влюблен в меня. Я не хотела ни ранить, ни обманывать его. Былоневозможно обмануть Микеля. Я сказала в ответ, что очень его ценю, что он сталмоим лучшим другом, но я его не люблю. Микель ответил, что знает это.

— Ты влюбилась в Хулиана, но пока сама этого непонимаешь.

В августе 1933 года Хулиан в письме сообщил мне, что почтизакончил рукопись нового романа под названием «Церковный вор». У Кабестаня былонесколько неподписанных контрактов на сентябрь с издательством «Галлимар». Новот уже несколько недель он страдал от приступов подагры и, в благодарность замою преданность делу, решил отправить меня во Францию, чтобы передатьконтракты, навестить Хулиана Каракса и забрать его новый роман. Я написалаХулиану, сообщая о своем приезде в середине сентября, и попросилапорекомендовать мне какой-нибудь недорогой отель. Хулиан ответил, что я могуостановиться у него, в скромной квартире в районе Сен-Жермен, сэкономив деньгидля других расходов. Накануне отъезда я заехала к Микелю, чтобы спросить, нехочет ли он передать со мной письмо Хулиану. Он долго колебался, а потомсказал, что не стоит.

Впервые я увидела Хулиана на вокзале Аустерлиц. Осень вПариже наступила внезапно, и весь перрон был окутан туманом. Он должен был менявстретить, и я стояла в ожидании на платформе, пока другие пассажиры шли квыходу. Вскоре я осталась одна и заметила человека в черном пальто, которыйстоял у выхода с перрона и смотрел на меня сквозь дым сигареты. Во времяпутешествия я часто спрашивала себя, как я узнаю Хулиана. Фотографиям, которыемне показывал Микель, было по меньшей мере тринадцать или четырнадцать лет. Яоглядела перрон. На нем не было никого, кроме этого мужчины и меня. Я заметила,что он смотрит в мою сторону с любопытством, словно, как и я, готовится кого-товстретить. Но это не мог быть он. Хулиану должно было быть тридцать два года, аэтот человек выглядел намного старше. У него были седые волосы, а на лице —выражение грусти и усталости. Он показался мне слишком бледным и слишком худым,а может, это было из-за тумана или из-за того, что я была утомлена поездкой. Ктому же я привыкла представлять себе Хулиана подростком. Осторожно подойдя кнезнакомцу, я посмотрела ему в глаза:

— Хулиан?

Незнакомец, улыбнувшись, кивнул. У Хулиана Каракса быласамая чудесная улыбка в мире. Это единственное, что осталось от него прежнего.

Хулиан занимал мансарду в одном из домов в районеСен-Жермен. Его квартирка состояла всего из двух комнат: гостиной с маленькойкухней, выходившей на балкон, с которого виднелись башни собора Нотр-Дам,поднимающиеся сквозь городскую дымку над джунглями крыш, и спальни без окон,где стояла узкая кровать. Ванная комната была в конце коридора на первом этаже,общая с другими жильцами. Вся квартира была меньше кабинета сеньора Кабестаня.Хулиан тщательно прибрался и приготовился принять меня скромно, но достойно. Ясделала вид, что совершенно очарована квартирой, где все еще пахло хлоркой ивоском, которым Хулиан натер полы, приложив больше усилий, нежели сноровки.Кровать была застелена новыми простынями. Мне показалось, что на них нарисованыдраконы и замки. Это были детские простыни. Хулиан извинился, объяснив, чтокупил их по случаю по исключительно низкой цене, причем были отличногокачества. Простыни без рисунка стоили в два раза дороже и, как он меня заверил,спать под ними было бы слишком скучно.

В гостиной стоял деревянный письменный стол, сидя за которымможно было видеть башни Нотр-Дам. На столе стоял «ундервуд», приобретенный нааванс от Кабестаня, и две стопки листов — чистых и исписанных с обеих сторон.Вместе с Хулианом в квартире жил огромный белый кот по имени Курц. Этотпредставитель семейства кошачьих с подозрением наблюдал за мной, сидя у ногхозяина, и вылизывал лапу, умываясь. Мебели в гостиной, кроме двух стульев ивешалки, почти не было. А все остальное были книги. Горы книг возвышались вдольстен в два ряда, занимая пространство от пола до потолка. Пока я осматривалась,Хулиан вздохнул:

— Через две улицы отсюда есть один отель, чистый,недорогой, вполне респектабельный. Я решил на всякий случай забронировать тамкомнату…

Я заколебалась, но побоялась его обидеть:

— Думаю, я отлично устроюсь и здесь, если только недоставлю неудобств тебе и Курцу.

Курц и Хулиан переглянулись. Хулиан покачал головой, и котповторил его жест. Я не сразу поняла, как они походили один на другого. Хулианнастоял на том, чтобы я заняла спальню. Он сам, по его словам, спал очень мало,и мог комфортно разместиться в гостиной на раскладушке, которую ему одолжил сосед,мсье Дарсье, старый иллюзионист, предсказывавший молоденьким девушкам судьбу полиниям руки в обмен на поцелуй. Я так устала с дороги, что в первую ночьзаснула как убитая. Проснувшись на рассвете, я увидела, что Хулиан куда-товышел. Курц спал на пишущей машинке хозяина, храпя, как сторожевой пес. Яподошла к столу и увидела рукопись нового романа, за которой приехала.«Церковный вор». На первой странице, как и на всех романах Хулиана, я прочланадпись, сделанную от руки: «Посвящается П.»

Я почувствовала соблазн немедленно приступить к чтению и ужехотела было взять следующую страницу, как вдруг заметила, что Курц искосанаблюдает за мной. Так же, как накануне Хулиан, я покачала головой. Кот, в своюочередь, кивнул, и я положила листок на место. Спустя мгновение вошел Хулиан,держа в руках только что выпеченный хлеб, термос с кофе и свежий сыр. Мыпозавтракали на балконе. Хулиан говорил без остановки, но старался избегатьмоего взгляда. В утреннем свете он казался преждевременно состарившимсяребенком. Он был свежевыбрит и надел свой единственный, как я предположила,приличный костюм кремового цвета, изрядно поношенный, но элегантный. Я слушалаего рассказы о тайнах Нотр-Дам, о баркасе-призраке, плавающем по Сене по ночамв поисках душ отчаявшихся любовников, которые свели счеты с жизнью, бросившисьв ледяную воду, и еще тысячу загадочных историй, которые он выдумывал на ходу,ради того чтобы не дать мне возможность о чем-нибудь его спросить. Я молчасмотрела на него и согласно кивала, пытаясь разглядеть в нем человека,написавшего все эти книги, которые я столько раз перечитывала, что знала почтинаизусть. Я искала в сидевшем передо мной Хулиане того мальчика, о котором такчасто рассказывал мне Микель Молинер.

— Как долго ты пробудешь в Париже? — спросил он.Мои дела с «Галлимаром» должны были занять, как я предполагала, два или тридня. Первая встреча была назначена на тот же вечер. Я сказала ему, что решилазадержаться на пару дней, чтобы посмотреть город, прежде чем вернусь вБарселону.