— Хавьер, мне очень плохо, — умоляющим тоном началАлдайя. — Не мог бы ты мне помочь?

Заинтригованный, Фумеро решил на несколько дней пригласитьХорхе Алдайя к себе домой. Фумеро жил в мрачной квартире на улице Кадена врайоне Раваль, в окружении многочисленных склянок с насекомыми и валявшейсяподле них полудюжины книг. Он питал отвращение к книгам столь же сильное, скольсильным был его интерес к насекомым, но эти книги были не обычными изданиями:то были романы Хулиана Каракса, выпущенные издательским домом Кабестаня. Фумерозаплатил двум проституткам, жившим в квартире напротив — матери и дочери,которые позволяли колоть себя иголками и прижигать сигарами, особенно в концемесяца, когда клиентура заметно убывала, — чтобы те присматривали заАлдайя, пока сам Фумеро будет на работе. Ведь он не был заинтересован в смертиХорхе Алдайя. По крайней мере, сейчас.

Франсиско Хавьер Фумеро поступил на службу в криминальныйотдел полиции, где, разумеется, нашлось место для профессионала, привыкшего кнеблагодарной и не совсем чистой работе, которую необходимо было выполнять вусловиях строгой секретности, дабы респектабельные граждане продолжали спокойносуществовать в мире своих иллюзий. Так обычно говорил лейтенант Дуран, которыйлюбил поразглагольствовать и под начало которого Фумеро был принят на службу вполицию.

— Быть полицейским — это не работа, этопризвание, — заявлял Дуран. — Старушке Испании сегодня нужны мужики,которые способны не только шары в карманах катать.

К несчастью, лейтенант Дуран вскоре погиб при странныхобстоятельствах во время одной облавы в Барселоне.

В неразберихе, вызванной стычкой с анархистами, Дуран выпализ слухового окна пятого этажа. Его расплющенные о мостовую внутренностинапоминали распустившуюся гвоздику. Все сошлись во мнении, что Испания потерялавеликого человека, героя, который смело смотрел в будущее, мыслителя, которыйне боялся действовать. Фумеро с воодушевлением занял его пост, думая про себя,что поступил совершенно правильно, когда вытолкнул лейтенанта Дурана из окна,ведь тот уже был слишком стар для подобной работы. Старики, а также паралитики,цыгане и гомосексуалисты, независимо от их физической формы, вызывали у Фумеросовершенное отвращение. Бог иногда ошибается. Поэтому, был уверен ФрансискоХавьер Фумеро, долг каждого порядочного человека состоит в том, чтобыисправлять эти маленькие оплошности Господни во имя того, чтобы мир пребывал впрезентабельном виде.

Спустя несколько недель после встречи в кафе «Новедадес»,Хорхе Алдайя почувствовал себя лучше и разоткровенничался с Фумеро. Он попросилу него прощения за то, что так плохо относился к нему в детстве, и со слезамина глазах поведал ему свою историю, не опустив ни единой подробности. Фумеромолча слушал его, кивая, и, казалось, думал о чем-то своем. На самом деле онспрашивал себя, должен ли он убить Алдайя прямо сейчас или стоит подождать ещенемного, ведь Хорхe был так слаб, что удар ножом едва ли вызвал бы даже слабуюагонию в этом зловонном и бледном от недомогания теле. В конце концов Фумерорешил на время отложить вивисекцию. Его очень заинтересовала эта история нетолько из-за участия в ней Хулиана Каракса — Пенелопа Алдайя была его первой иединственной в жизни любовью, и он готов был мстить за свое поруганное чувствохоть всему свету.

Исходя из той скудной информации, которую ему удалосьраздобыть в издательстве Кабестаня, Фумеро понял, что Хулиан живет в Париже. НоПариж слишком велик, а в издательстве, судя по всему, никто не знал точногоадреса Каракса. Никто, кроме женщины по фамилии Монфорт, которая отказываласьФумеро его сообщить. Несколько раз тот тайком шел за ней от самого издательстваили ехал в трамвае, оставаясь незамеченным и чуть ли не дыша ей в затылок.Женщины никогда не обращали внимания на Франсиско Хавьера Фумеро, а если поройкакая-нибудь из них и задерживалась на нем взглядом, то тут же отводила глаза,словно не желая его замечать. Однажды ночью, проследив за Монфорт до самогоподъезда ее дома на площади Пино, Фумеро вернулся домой и там, ожесточенномастурбируя, представлял, как медленно и методично вонзает нож в тело этойженщины, смотря ей в глаза, погружая острое лезвие каждый раз не более чем надва-три сантиметра. Вот тогда бы она, скорее всего, соизволила дать ему адресКаракса и обошлась бы с сеньором Фумеро с тем почтением, с каким надлежитотноситься к офицеру полиции.

Хулиан Каракс был единственным из тех, кого Фумеронамеревался убить, не зная, когда осуществит задуманное. И теперь, вновьуслышав это имя, Фумеро улыбнулся той самой улыбкой, которая так пугала егососедок проституток — зловеще, не моргая, медленно проведя языком по верхнейгубе. Перед его глазами все еще стояла картина из прошлого: Хулиан Каракс, вогромном доме на бульваре Тибидабо, целующий Пенелопу. Его Пенелопу. Его любовьк Пенелопе Алдайя была настоящей, чистой, думал Фумеро, такой, как показывают вкино. Фумеро был страстным поклонником кино и ходил туда не реже двух раз внеделю. Именно на одном из сеансов он понял, что Пенелопа — любовь всей егожизни. Всех остальных своих женщин, в особенности мать, Фумеро считал шлюхами.Дослушав рассказ Хорхе о его злоключениях, он решил, что не будет о негомараться. Фумеро был даже рад, что жизнь вновь свела их. Однажды у него быловидение, совсем как в тех фильмах, которые он обожал: в том видении ХорхеАлдайя оказался тем человеком, который сдал ему всех остальных. Он знал: раноили поздно все эти гордецы и гордячки запутаются в паутине инспектора Фумеро.

Зимой 1934 года братьям Молинер удалось, наконец, довести доконца судебную тяжбу с Микелем и выставить его с виллы Пуэртаферриса, которая ипо сей день пустует, постепенно превращаясь в руины. Их единственной целью быловыбросить Микеля на улицу, лишив даже того немногого, что у него ещеоставалось: его книг, свободы и добровольного уединения; всего того, чтораздражало братьев и пробуждало в них утробную ненависть. Микель не хотел мненичего рассказывать, тем более просить о помощи. Я поняла, что он стал почтинищим, только когда пришла навестить его на виллу и столкнулась там сголоворезами, нанятыми братьями, которые описывали имущество и уничтожали все,что когда-то принадлежало Микелю. Он сам вот уже несколько дней ночевал впансионе на улице Кануда. Пансион представлял собой мрачную и сырую развалину,цветом и запахом напоминавшую склеп. Когда я увидела комнату Микеля, похожую нагроб, без окон и с тюремными нарами вместо кровати, я взяла его за руку ипривела к себе. Микель беспрерывно кашлял и выглядел истощенным. Он объяснялсвое состояние недолеченной простудой — «привилегией всех старых дев, котораяот скуки уже собиралась пройти сама». Но спустя две недели ему стало хуже.

Так как Микель одевался все время в черное, я не сразузаметила пятна крови на рукавах его пиджака. Я встревожилась и пригласиладоктора. Тот после осмотра с удивлением спросил, почему я так долго к нему необращалась. У Микеля был туберкулез. В его изможденном и подточенномсмертельной болезнью теле жизнь едва теплилась, поддерживаемая тольковоспоминаниями и угрызениями совести. Микель Молинер был моим единственнымдругом, самым добрым и хрупким человеком, которого я когда-либо знала. Мызарегистрировали наш брак в муниципальном суде одним февральским утром. Вместосвадебного путешествия мы поднялись на фуникулере Тибидабо и, гуляя по террасампарка, долго любовались Барселоной, которая с высоты казалась туманнойминиатюрой. Мы никому не сказали об этом — ни Кабестаню, ни моему отцу, нисемье Микеля, которая считала его мертвым. Я только написала письмо Хулиану, нотак и не отправила его. Наш брак был тайной для всех. Спустя несколько месяцевпосле свадьбы в дверь нашего дома постучал человек, назвавшийся Хорхе Алдайя.Он был изможден недугом, и, несмотря на холод, пробиравший даже камни, лицо егопокрывали капли пота. Со дня их последней с Микелем встречи прошло более десятилет. Алдайя горько улыбнулся и произнес: «Мы все прокляты, Микель. Ты, Хулиан,Фумеро и я — все прокляты». Он объяснил свой приезд желанием помириться состарым другом и, сославшись на то, что имеет важное послание для Хулиана от егопокойного отца дона Рикардо, попросил дать ему адрес Каракса. Микель ответил,что не имеет ни малейшего представления о местонахождении Хулиана.