Неделю спустя в дверях музыкальной школы на улице ДипутасьонСофи столкнулась с доном Рикардо, который поджидал ее, просматривая газету и тои дело затягиваясь сигаретой. Они взглянули друг на друга, и сеньор Алдайя, нетратя времени на разговоры, взял ее под руку и повел к какому-то дому в двухкварталах от школы. Это был новый, только что построенный дом, еще не сданныйжильцам. Они поднялись на второй этаж. Дон Рикардо открыл перед ней дверь, иСофи углубилась в лабиринт коридоров и галерей, голых стен и невидимыхпотолков. Там не было ни мебели, ни картин, ни люстр, ни какого-либо другогопредмета, указывающего на то, что в доме живут люди. Алдайя запер дверь, и онипосмотрели друг другу в глаза.

— Я не переставал вспоминать о тебе всю эту неделю.Скажи, что ты ни разу не думала обо мне, и я отпущу тебя, и мы больше никогдане увидимся, — начал дон Рикардо.

Софи лишь отрицательно покачала головой.

Их тайные встречи продолжались девяносто шесть дней. Онивиделись по вторникам и четвергам в три часа дня, каждый раз в этом пустом домена углу Дипутасьон и Рамбла-де-Каталунья. Свидания никогда не длились большечаса. Потом Алдайя уходил, а Софи оставалась на полу, в углу спальни, плача ивздрагивая от боли и отвращения. Потом наступало воскресенье, и она отчаяннопыталась отыскать в глазах Антони, полных обожания и неведения, следы тойпрежней Софи, которая должна была вскоре сгинуть навсегда. Шляпник не замечалсиняков на ее коже, он не мог видеть следов порезов и ожогов, покрывавших еетело. Он не замечал отчаяния в ее улыбке, в ее покорности. Антони не замечалничего. Быть может, именно поэтому Софи согласилась принять его предложение.Уже тогда она чувствовала, что носит под сердцем дитя Алдайя, но смертельнобоялась ему в этом признаться, почти так же, как боялась его потерять. ДонРикардо в конце концов сам заметил то, о чем Софи не решалась рассказать. Ондал ей пятьсот песет, адрес на улице Платерия и потребовал немедленноизбавиться от ребенка. Когда Софи отказалась, он стал бить ее по лицу и бил дотех пор, пока у нее не пошла кровь из ушей, а потом пригрозил подослать к нейубийц, если Софи отважится рассказать кому-нибудь об их встречах или будетутверждать, что это ребенок Алдайя. Когда Софи сказала шляпнику, что на неенапали какие-то мошенники на площади Пино, он, как всегда, ей поверил. Когда онасказала, что хочет стать его женой, Фортунь снова ей поверил. В день свадьбыкто-то прислал в церковь по ошибке огромный похоронный венок. Все нервносмеялись над рассеянностью цветочника. Все, кроме Софи, которая ясно понимала,что дон Рикардо Алдайя продолжает вспоминать о ней даже в день ее свадьбы.

Софи Каракс никогда не думала, что спустя много лет сновавстретит Рикардо, уже зрелого мужчину, главу семейной империи и отца двоихдетей, а уж тем более что он вернется, чтобы увидеть своего сына, от которогокогда-то хотел избавиться за пятьсот песет.

— Наверное, я старею, — объяснил донРикардо, — но отчего-то мне захотелось познакомиться с этим мальчиком ипредоставить ему все возможности, каких заслуживает тот, в чьих жилах течет моякровь. Я не вспоминал о его существовании все эти годы, но теперь, как нистранно, не могу думать ни о чем другом.

Рикардо Алдайя не узнавал себя в своем первенце Хорхе.Мальчик был слабым, скрытным и совсем не обладал силой духа, столь свойственнойего отцу. У него не было ничего от настоящих Алдайя, кроме разве что имени.Однажды дон Рикардо, проснувшись в постели своей служанки, как-то вдругпочувствовал, что тело его состарилось, что Бог лишил его силы и грации. Впанике, голый, он бросился к зеркалу и, взглянув на себя, понял, что оно егообманывает. Тот, в зеркале, был не он.

Тогда дон Рикардо решил вновь вернуть себе свой утраченныйобраз. Все это время он знал о сыне шляпника. Не забыл он и Софи. Дон РикардоАлдайя никогда ни о чем не забывал. И теперь, когда выдался подходящий момент,он решил познакомиться с сыном. Впервые за эти годы сеньор Алдайя столкнулся стем, кто его не боялся, кто осмеливался бросить ему вызов и даже насмехатьсянад ним. Дон Рикардо увидел в этом мальчике мужество и скрытое честолюбие, которыене видны глупцам, но которые пожирают тебя изнутри, заставляя действовать. Богсловно возвращал ему его молодость. Софи, всего лишь тень той девушки, которуюон знал когда-то, была не в силах помешать их встречам с Хулианом. А шляпникбыл не более чем злобной и хитрой деревенщиной, жалким шутом, чье согласиелегко можно было купить. Алдайя решил вырвать Хулиана из этого душного миранищеты и посредственности и распахнуть перед ним двери своего финансового рая.Сын дона Рикардо должен учиться в школе Святого Габриеля, наслаждаться всемипривилегиями своего класса и идти дорогой, выбранной для него его отцом. СеньорАлдайя всегда мечтал о достойном наследнике своей империи. Хорхе, этотизнеженный неудачник, так и будет влачить жалкое существование в тени отца.Пенелопа, красавица Пенелопа, всего лишь женщина, а потому — казна, неказначей. Но Хулиан, у которого была душа поэта, а потому и убийцы, оказалсявоплощением всех необходимых для преемника Алдайя качеств. Остальное быловопросом времени. Дон Рикардо рассчитал, что за десять лет вылепит из этогомальчика самого себя. За все то время, что Хулиан жил в доме Алдайя как равный(скорее даже как избранный), дону Рикардо ни разу не приходило в голову, чтоего сыну ничего от него не нужно, кроме Пенелопы. Он ни на мгновение не могпредставить, что Хулиан его глубоко презирал и что вся эта комедия была лишьпредлогом быть рядом с его дочерью. Быть рядом, чтобы полностью и безоговорочнообладать ею. В этом отец и сын были очень похожи.

Когда супруга призналась, что застала Хулиана и Пенелопуобнаженными при вполне очевидных обстоятельствах, мир, в котором жил сеньорАлдайя, в единый миг обратился в геенну огненную. Ужас, боль от предательства,неописуемое бешенство человека, которого оскорбили в самых святых для негочувствах, обставили в им самим затеянной игре, унижение и чудовищноевероломство со стороны того, кого дон Рикардо обожал как самого себя, —все эти чувства так неистово обрушились на сеньора Алдайя, что он почти обезумелот отчаяния. Никто не был в состоянии постичь масштабы его трагедии. Когдаврач, осмотревший Пенелопу, подтвердил, что девушка обесчещена и, вероятнеевсего, беременна, душа дона Рикардо Алдайя погрузилась в густую пучину слепойненависти. Он видел в Хулиане самого себя, глубоко вонзившего кинжалпредательства в свое же собственное сердце. Тот день, когда дон Рикардоприказал запереть Пенелопу в спальне третьего этажа, стал началом его конца.Отныне, что бы он ни делал, все напоминало лишь предсмертные хрипы и конвульсиисамоубийцы.

Заручившись поддержкой шляпника, которого прежде до такойстепени презирал, Алдайя предпринял все возможное, чтобы удалить Хулиана сосцены и отправить его в армию, где последнего ожидала скорая смерть отнесчастного случая, о чем он уже успел заблаговременно распорядиться. Онзапретил врачам, слугам и любым членам семьи, кроме своей жены, приближаться ккомнате, в которой была заперта Пенелопа, и откуда уже доносился запах болезнии смерти. Уже тогда компаньоны дона Рикардо негласно отказали ему в поддержке иначали действовать за его спиной, чтобы прибрать к рукам власть, используя егособственные деньги и полномочия, которыми сам Алдайя их наделил. Могущественнаяимперия дона Рикардо Алдайя стала постепенно разваливаться, подтачиваемаязакулисными интригами и тайными заговорами в кулуарах Мадрида и банках Женевы.Как и предполагал сеньор Алдайя, Хулиану удалось бежать. Но, даже желая емусмерти, он вместе с тем в глубине души безмерно гордился своим сыном. Хулианпоступил так, как на его месте поступил бы сам дон Рикардо. И теперь кто-тодругой должен был за него поплатиться.