26 сентября 1919 года Пенелопа Алдайя родила мальчика,который появился на свет мертвым. Если бы доктор имел возможность своевременноосмотреть ее, он бы понял, что ребенку уже несколько дней угрожает опасность, иПенелопе нужно срочно сделать кесарево сечение. Если бы доктор присутствовалпри родах, он бы, вероятно, сумел остановить кровотечение, унесшее жизньПенелопы, которая, умирая, страшно кричала и царапала запертую дверь, закоторой молча плакал ее отец, а мать, бывшая рядом с ним, смотрела на него,дрожа от ужаса. Если бы доктор был там, он бы обвинил дона Рикардо Алдайя вубийстве, ибо невозможно описать словами то ужасающее зрелище, какоепредставляла собой темная, залитая кровью камера Пенелопы. Но доктора так и непозвали. Когда, наконец, открыли ту страшную комнату и обнаружили мертвуюПенелопу, лежавшую в луже собственной крови и обнимавшую пурпурное и блестящеетельце умершего прежде нее ребенка, никто не проронил ни слова. Обоих погреблив подвальном склепе, без священника и свидетелей. Простыни и одежду сожгли, адверь в подвал заложили кирпичами.

Когда Хорхе Алдайя, пьяный от стыда и угрызений совести,рассказал о случившемся Микелю Молинеру, тот решил отправить Хулиану то самоеписьмо Пенелопы, в котором она говорила, что больше не любит его, и просилазабыть о ней навсегда, сообщая о вымышленном замужестве. Микель предпочел,чтобы Хулиан поверил этой лжи и начал новую жизнь, считая себя преданным, чемоткрыть ему правду. Через два года, когда умерла сеньора Алдайя, в городе сталипоговаривать о проклятии дома Алдайя, но только Хорхе знал, что мать испепелилсжигавший ее изнутри огонь воспоминаний об отчаянных криках дочери и ударах взапертую наглухо дверь. Несчастья обрушивались на семью дона Рикардо одно задругим, состояние Алдайя рушилось, как песочные замки под приливной волнойнеистовой алчности, жажды реванша и неотвратимой поступи истории. Секретари иказначеи сеньора Алдайя спланировали его побег в Аргентину, чтобы основатьновое, более скромное предприятие. Важно было оказаться как можно дальше отвсего этого. Как можно дальше от призраков, бродивших по коридорам и галереямпроклятого дома Алдайя.

В 1926 году, на рассвете, в строжайшей тайне, ониотправились под вымышленными именами на борту корабля, который через Атлантикудолжен был доставить их в порт Ла-Плата. Хорхе и дон Рикардо делили на двоиходну каюту. Старый Алдайя, от которого несло болезнью и смертью, едва держалсяна ногах. Доктора, которым он запретил навещать Пенелопу, слишком боялись донаРикардо, чтобы открыть ему правду о состоянии его собственного здоровья, Но онзнал, что смерть села вместе с ним на тот корабль и что прежде молодое исильное тело, об утрате которого Господь уведомил его в то утро, когда Алдайярешил найти своего сына, постепенно превращалось в прах. Во время этогобесконечного путешествия, сидя на верхней палубе и дрожа от холода под одеялом,дон Рикардо смотрел в бескрайнюю пустоту океана, понимая, что больше никогда неувидит землю. Порой, сидя на корме, он замечал стаю акул, которая увязалась закораблем после захода в порт Тенерифе и с тех пор неотрывно следовала за ним.Сеньор Алдайя слышал от одного из офицеров, что такая зловещая свита — обычноеявление в трансатлантических круизах. Акулы питались мусором с корабля. Но донРикардо Алдайя ему не поверил. Он был убежден, что это демоны гонятся за ним.«Это меня вы поджидаете», — думал он и вспоминал о карающей десницегосподней. Именно тогда Алдайя заставил своего сына, которого так презирал, нокоторый был единственным, к чьей помощи он мог теперь прибегнуть, поклясться,что тот исполнит последнюю волю отца:

— Поклянись, что найдешь Хулиана Каракса и убьешь его.

За два дня до прибытия в Буэнос-Айрес Хорхе проснулся оченьрано и увидел, что кровать отца пуста. Он вышел на пустынную палубу, всю втумане и брызгах соленой воды. На корме лежал брошенный, еще теплый, халат.Пенистый след корабля терялся в алой дымке, а океан при всем своем спокойномвеликолепии, казалось, истекал кровью. Хорхе Алдайя вдруг заметил, что стаяакул больше не следует за кораблем. Только вдали, рассекая блестящую воднуюгладь, кружил в бешеной пляске хоровод острых спинных плавников. Весь остатокпути никому из пассажиров акулы на глаза больше не попадались. Когда ХорхеАлдайя сошел с корабля в Буэнос-Айресе и таможенник спросил его, один ли сеньорпутешествует, тот лишь молча кивнул. Он и впрямь уже давно путешествовал вполном одиночестве.

Через десять лет Хорхе Алдайя, вернее то, что от негоосталось, вернулся в Барселону. Несчастья, которые начали подтачивать семьюАлдайя в Старом Свете, не оставили его и в Аргентине. Там Хорхе был вынужден водиночку справляться и с окружающим миром, и с тяжелым наследием РикардоАлдайя. Однако для подобной борьбы ему недоставало самообладания и железнойхватки его отца. Он приехал в Аргентину с опустошенным сердцем, терзаемыйугрызениями совести. Америка, говорил он потом, и звучало это то ли какизвинение, то ли как эпитафия, — это мираж, земля хищников и падальщиков,а он, Алдайя, был воспитан в атмосфере чопорного снобизма и нелепого жеманстваумирающей старухи Европы, которая еще продолжала влачить свое жалкоесуществование лишь в силу привычки. За несколько лет он потерял все, начиная срепутации и заканчивая золотыми часами — подарком отца на первоепричастие, — которые он продал, чтобы купить обратный билет. Тот ХорхеАлдайя, который вернулся в Испанию, был нищим. У него не осталось ничего, кромегоречи поражения, воспоминаний, приводивших его в ярость, и безумной ненавистик тому, кого он считал виновным в своем крахе: Хулиану Караксу.

Душу Хорхе все еще жгло обещание, данное им дону Рикардо.Едва вернувшись в Барселону, он попытался выйти на след Хулиана, чтобыубедиться в том, что Каракс, как и сам Алдайя, бесследно исчез из этого города,который так сильно изменился за прошедшие десять лет. Именно тогда Хорхеповстречался один персонаж, знакомый ему со времен юности. Это произошло потому случайному стечению обстоятельств, которые порой так щедро и такрасчетливо рассыпает перед нами судьба. Сделав неплохую карьеру висправительных колониях и государственных тюрьмах, Франсиско Хавьер Фумерорешил пойти в армию, где благополучно дослужился до чина лейтенанта. Многиепрочили ему будущее генерала, но некий тихий скандал, причины и подробностикоторого остались покрыты мраком неизвестности, раз и навсегда покончил с егокарьерой военного. Уже тогда репутация у Фумеро была куда серьезнее, чем всеего звания и заслуги. О нем много говорили, но еще больше его боялись.Франсиско Хавьер Фумеро, когда-то робкий и нервный мальчик, вечно собиравшийсухую листву во дворе школы Святого Габриеля, стал убийцей. Ходили слухи, будтоза деньги он убивал известных людей, ликвидировал видных политиков по поручениюразных темных организаций, его вообще называли воплощенной смертью.

В полумраке кафе «Новедадес» он и Алдайя сразу узнали другдруга. Хорхе был очень болен, его снедала странная лихорадка, причиной которойон считал москитов южноамериканской сельвы. «Там даже комары те еще сукиныдети», — жаловался он. Фумеро слушал его как зачарованный, в то же времяне в силах отделаться от чувства отвращения. Он восхищался насекомыми вообще имоскитами в частности, преклоняясь перед их дисциплиной, жизнестойкостью иорганизацией. У насекомых отсутствовали лень и непочтительность, они незанимались содомией, и их видам была неведома деградация. В особенности Фумеропочитал пауков — за редкое искусство ткать паутину. Эти твари с безграничнымтерпением сидели в своей западне, поджидая жертву, которая, рано или поздно, поглупости или невнимательности, гибла, попадая в расставленные сети. Фумеро былглубоко убежден, что человеческому обществу не помешало бы многое перенять унасекомых. Алдайя в его глазах представлял собой типичный пример моральной ифизической деградации. Он очень постарел и опустился, выглядел неопрятно, итело у него стало дряблым. Фумеро ненавидел мужчин, не следивших за своейфизической формой. Они вызывали у него тошноту.