сновидений сорвал чёрный колос. И тогда он всю ночь будет носиться по твоим покоям, греметь, стучать лапами и толкать тебя в бок, переворачивая с одного на другой. Но делает он это не из вредности или озорства. У бенгардийцев принято считать, что любая мысль – это лишь ещё не претворённое в жизнь дело. И если в течение дня ваши помысли были нечисты и порочны, то под покровом ночи, во время царствования артифекса сновидений, он всячески попытается вас припугнуть, чтобы ваши мысли не стали делом.

Когда Агния закончила, Астра спросил у Алатара:

– Почему у вас так много артифексов?

– Все артифексы есть ипостаси одного артифекса – Белой Матери-тигрицы. И ваш артифекс, он может быть одним из множества её ликов. И наоборот.

– Агния, расскажи ещё сказку! – взмолился Умбра, потирая сонные глазки.

– Нет, на бочок – и баиньки, – стояла на своём Агния.

– Ну, пожалуйста! Последнюю – и спать!

– Ну ладно, но только самую короткую, – вздохнула Агния.

– Как тигры добывали малахитовую траву! – выбрал Умбра.

И снова дрогнуло крыло тигриного уха.

– Поздним летом, – ворчливо заговорила Агния, – бенгардийские тигры уходили в Зелёный коридор добывать малахитовую траву. На прииске малахитовой травы бенгардийцы копали глубокую-глубокую яму. Из той глубокой-глубокой ямы старый беззубый тигр наберёт в пасть ракушек и выплюнет в пасть тигру зубастому, а он ракушки прожуёт – и в яму с дождевой водой бросает да помешивает хвостом.

Лес склонив, могучие бенгардийцы накроют глубокую-глубокую яму с дождевой водой. Когда солнце упадёт за горы, верхушки синих сосен вколются ввысь. На дне ямы ракушки колотятся, а на воде – лучистая осыпь холодной звезды. И эту осыпь лижут бенгардийские тигры, ожигая о студёную водицу шершавые языки, и выплевывают её.

Потом снова накроют могучие бенгардийцы глубокую-глубокую яму, и, когда солнце упадёт за горы во второй раз, всё повторится, и так до следующего лета. Так и добывал бенгардийский народ малахитовую траву испокон веков.

Искатели спали. Своим дыханием Репрев мерно растапливал усы Агнии, как сноп чёрных свечек, и на выдохе возвращал им форму. Астра мягко сжимал коленями её распушённый хвост – колючий пламени куст, – с невинной нежностью едва касаясь ладонью плеча Агнии, а она, пускай и в полудрёме, с вечным своим недовольством подёргивала плечом. Астра вспомнил вдруг мысль поэта Паэлио, что первый вздох чудеснее первого рождения, и юный кинокефал лежал и прислушивался, как сердце Агнии бьётся о грудь Репрева, всё тише и тише, оставляя позади дневной бег. Прислушивался – и, конечно же, ничего не слышал, а всё потому, что, ища тепла, жались не к нему, а к этому задире…

Агния уже повисла где-то на электрических проводах в своей голове, неслышимо гудящих посреди пустоты и темноты. Наступит утро, и на эти электрические провода обрушится тяжёлыми лезвиями топоров свет, но он лишь раскачает их, не разрубит. И Агния проснётся, не повстречав ни чужой смерти, ни войны – они пронесутся мимо неё. Так, может, и собственная смерть во сне придёт, нагрянет, а ты, как до рождения, уйдёшь в ничто?

Алатара по ночам часто тревожил один и тот же сон, снился он бенгардийцу и в эту ночь: будто бы Алатар заглядывает в дымоход и видит там гнездо птицы, вроде кукушки. Птица отчаянно хлопает крыльями, ищет выход, но никак ей не выбраться из трубы: мечется из угла в угол, царапает коготками металлические стены. А потом куда-то внезапно пропадает: раз – и нет нигде птицы. Тогда-то сон и принимал свой кошмарный оборот: Алатар ворочался в бреду, что-то бессвязно бормотал, бил лапами, и хвост трепыхался, как убитая змея.

Куда подевалась кукушка? Не осталось ли в гнезде яиц? А если остались, не затопят ли печь?

И, пробудившись ото сна, Алатар почему-то всегда чувствовал неизбывную тоску и одиночество.

Глава 10. Глава, в которой ничего не происходит

«Поздравляю вас, друзья мои (или недруги, если это читает папочка с его отрядом), искатели малахитовой травы! Как будто это было только вчера: вы прошли своё первое испытание – помните плакс-драконов, помните, как они силой отняли у вас обручальное кольцо? Вы проходили испытания, одно за другим, но вас не покидала мысль: что я скажу своей любимой жёнушке, когда вернусь в город с малахитовой травой, но без обручального кольца? Крики, ругань, слёзы, и вот уже с балкона летит ваша коллекция фантиков из-под мандаринов, которую вы начали собирать, когда ещё были усатым котёнком, и которая стоит дороже, чем все ваши свадебные подарки, вместе взятые. Летит прямо в лужу (для пущего драматизма вчера прошёл дождь) – всё, конец света, печален исход! Пропали все ваши труды. Любовь до гроба превращается в ненависть до ближайшей двери адвоката по бракоразводным делам. Но держите хвост трубой – с малахитовой травой вы теперь неприлично богаты! Вечную любовь не купишь, но новую коллекцию фантиков из-под мандаринов – раз плюнуть!

Ах да, испытание… Последнее испытание, как и предполагается, должно быть очень-очень-очень сложным. Не дам соврать, оно зверски сложное, практически непроходимое! У меня выпала вся моя прекрасная лоснящаяся чёрная шёрстка. Но, видимо, артифекс смиловался и оставил мне мою гордость – мои парадные усищи! Вы когда-нибудь видели голого феликефала-пантеру, то есть лысого, совсем без шерсти? Преотвратительнейшее зрелище, скажу я вам! Я стал похож на землеройку, меня словно вывернули наизнанку и состарили годков так на …цать! Врагу не пожелаешь. Если только этот враг не генерал Цингулон, вашему превосходительству я желаю…»

Астра отвлёкся от чтения, скривив губы.

– Дай угадаю, – улыбнулась Агния присущей всем лисицам-кинокефалкам хитрой улыбкой, – дальше Орион перечисляет те болезни, которые нельзя произносить вслух при Умбре, я права?

– Вроде того, – ответил Астра и продолжил: – «Но мой доброжелатель излечил меня! Ему достаточно было…»

– Что, Астра, неужели опять непотребства? – нисколько не удивляясь и как-то неуверенно смеясь, спросила Агния.

– Нет, дальше зачеркнуто, – ответил Астра и почесал затылок.

«К прииску малахитовой травы путь далёкий, поэтому советую не расслабляться. На этом я заканчиваю вести дневник, но не прощаюсь – кто знает, быть может, наши пути ещё пересекутся.

Мятной вам дорожки! И… кошачьей удачи».

Искатели малахитовой травы шли по предгорью. Неровные угловатые камни пепельного цвета поднимались из земли, неплотно теснились друг к другу. Между ними струилась лаванда, её аромат, подхваченный изнеженным ветром, бил в ноздри, и они цепенели, как в зимнее утро. Вокруг цветков опушёнными стрелами метались шмели, кружились пёстрые бабочки.

Идиллию прервал хруст, какой бывает, когда в лесной тиши трещит иссохшая ветка.