в каменном мешке, любого доморощенного чердачного философа или обычных мальчишек на том же самом чердаке, вылавливающих в телескоп звёзды, – все они в один голос скажут, что нигде и никогда им не думалось так вольно, как в тесноте.

Под наигранно удивлённые восклицания Репрева Агния убралась в детской комнате – уборку она не любила, даже в своей маленькой квартирке. К тому, как были расставлены предметы в детской, она относилась с непостижимым трепетом, не нарушала их порядок, оставляла каждую детскую вещичку и частичку на своём месте.

Из кубиков маленькая хозяюшка комнаты выложила когда-то давно слово «н-о-л-и-к-а» – Агния и то не стала нарушать эту словесную гармонию, даже не подозревая, есть ли у этого «нолика» его арифметическое значение, или у него и вовсе никакого значения нет, и он – лишь один упорядоченный беспорядок.

– Интересная ты была девчушка, – задумчиво сказала Агния.

С портрета на стене ей улыбалась беззаботной и лучезарной улыбкой, показывая мелкие зубки, феликефалочка-львёнок, держащая в ручонках свою драгоценность – малахитовую кисть. По обе стороны от львёнка-феликефалёнка стояли, положив ей на плечи руки, скорее всего, мама и папа, но лиц родителей не было видно – их, по причинам странным и неизвестным, когда-то очень давно, вероятно, больше ста лет назад, художник не изобразил.

Не трогала Агния и полчище кукол-феликефалов (в основном, конечно, львов) —больших, почти с неё ростом, и малых, немо стоящих на страже детской комнаты. Единственными, чей порядок, наводя свой собственный, Агния всё-таки нарушила, были разбросанные на огромном столе, занимающем чуть ли не большую часть комнаты, рисунки феликефалочки, нарисованные малахитовыми красками. Как Агния поняла, что рисунки нарисованы именно малахитовыми красками? По их совсем не детскому мастерству исполнения: с альбомных листов веяло просоленным зноем моря, а золото-зелёные пальмы гнулись под щедрой небесной лазурью.

– Слишком толстые у тебя пальмы, девчушка, – вздохнула Агния, собирая в стопку рисунки. – И высокие. Таких пальм, увы, не бывает. Может, они и были такими когда-то на этой планете, но не тогда, когда жила ты. И даже не тысячу лет до твоего рождения.

– Малахитовые краски? – спросил тихо проскользнувший в комнату Астра, заглянув Агнии через плечо. Вымытые полы приятно пахли чистотой и вымоченным древесным духом. – Видимо, эти пасечники жили в достатке.

– Нет, Астра, – ответила Агния, совсем не испугавшись его неожиданного появления. – Просто раньше малахитовую траву расходовали без меры. Ты знал, что когда-то давным-давно Зелёный коридор был вовсе не Коридор, а больше походил на кладовку? Мне об этом как-то обмолвился Алатар.

– А как же испытания? – выпучил глаза Астра.

– И испытаний никаких не было, кроме одного. Испытание сердца. Выстроившись в очередь, народы шли в Зелёную кладовую, и артифекс решал, кому давать малахитовую траву, а кому не давать. Были же времена…

– Да, были времена, – с улыбкой вздохнул Астра. – Жаль, что сегодня всё иначе. И нам приходится ради неё рисковать жизнями. Ты везде посмотрела в комнате, нигде нет даже унции малахитовой травы?

– Нет, Астра, – ответила Агния, закончив с уборкой. – Если бы нашла, ты бы первый об этом узнал.

– Приспичило же тебе поселиться на высоте – ну, как орёл, – злился потом на тигриную глупость Репрев. – Вот навернёшься с лестницы, вторую лапу сломаешь – я за тобой ухаживать не буду! А ещё, когда по ступенькам спускаешься, ты уж извини, но дом ходит ходуном. А спускаешься ты ни свет ни заря – я из-за тебя не высыпаюсь. Вы, коты, приносите одни беды.

Но так уж вышло, что больше всех времени с Алатаром проводил именно Репрев. И бенгардиец даже доверил ему искренник.

– Что, болит? – с необычной для себя приободряющей улыбкой спросил Репрев как-то у Алатара.

Алатар, как и во все предыдущие дни, лежал под столом (представьте теперь, какой стол был огромный!). Просто под ним бенгардийцу было уютнее и спокойнее.

– Мы, бенгардийские тигры, относимся к боли, да и к любой посланной нам Белой матерью-тигрицей болезни, как к преображению. Боль подобна воде или живому огню, болезнь очищает и преображает.

– Я спрашиваю не у бенгардийского тигра, я спрашиваю у Алатара, – сказал Репрев и повторил вопрос с той же интонацией и улыбкой: – Так что, болит?

– Есть немного, – Алатар подвинул лапу, верхняя губа дёрнулась, и беззлобно показался ряд зубов. – Агния не соврала: доброе у тебя сердце.

– То, что я кукую тут с тобой, ещё ничего не значит. Я тебе не сиделка, тигр, меня заставили с тобой сидеть – Агния заставила… Ты же не думаешь, что я сам вызвался? Не-не-не!.. И спрашиваю я тебя не потому, что о тебе волнуюсь, а потому, что мне попросту скучно.

– Но ведь сейчас ты со мной, здесь, рядом. Выходит, не так уж я тебе и безразличен.

– Ну, хорошо. Вот тебе пример. Надоело тебе жить. Ну, допустим, не тебе, а какому-нибудь кинокефалу. Или пусть не кинокефалу, пусть будет – феликефалу, да, феликефалу надоело жить. Терять, значит, нашему феликефалу нечего, и он встаёт на путь героя, защищает там невинных и слабых, короче, всякие-разные геройства творит. И вот в один день судьба великодушно даёт ему возможность пожертвовать собой, чтобы жил другой. Но для нашего героя жизнь не имеет смысла, она давно потеряла ценность, потеряла вес и, в сущности, не значит ничего. И он, без сожалений и наматывания соплей на кулак, отдаёт свою жизнь в обмен на чужую. Что это будет? Героический подвиг в чистом виде или?..

Алатар слушал внимательно, не перебивая, и даже вроде бы замер, как на охоте, затаив дыхание. Когда Репрев договорил, бенгардиец позволил себе сказать:

– Твоя мысль? То есть сам пример придумал или у кого позаимствовал?

– Не, слишком глубокая мысль. Я эту мысль из книжки одной взял, которую Астра в пещере оставил. Я тоже её читал. А во мне такой глубины нет – откуда ей там взяться? Я плоский, как равнина!

– Намекаешь, что сидишь со мной только потому, что тебе уже всё безразлично?

– Не намекаю, а говорю прямо, – насупился Репрев. – Да, пример грубый, но ничего больше в голову не пришло.

– Безразличие, как многие думают, не стоит между любовью и ненавистью, безразличие стоит перед ненавистью, оно есть отсутствие всяких чувств.

– Ой, только не читай мне морали, тигр, пожалуйста!

– Почему тогда не уйдёшь от меня? Я тебя не держу, – спокойно произнёс Алатар. – Со мной всегда может посидеть Астра, он не откажется.

– Вот поэтому с тобой нянчусь я.

– Ты за что так невзлюбил Астру? Я слышал, что он спас тебя.

Репрев пронзительно посмотрел в изумрудно-янтарные глаза Алатара.