— Новая революция?

— Мы и той не хотели. Все должно было пройтипочти бескровно. Ты же понимаешь: мы побеждаем лишь через людей. Через ихпросветление, через возвышение духа. Коммунизм был прекрасно рассчитаннойсистемой, и только моя вина, что он не был реализован.

— Ого! Почему ты еще не в сумраке, если этотвоя вина?

— Да потому, что все было согласовано. Каждыйшаг одобрен. Даже тот злосчастный компромисс, даже он казался допустимым.

— И теперь новая попытка изменить людей?

— Очередная.

— Почему — здесь? — спросил я. — Почему опятьу нас?

— Где у нас?

— В России! Сколько она еще должна вынести?

— Сколько потребуется.

— Так почему снова — у нас?

Ольга вздохнула, легким движением отправиламеч в ножны. Вернула на стенд.

— Потому, милый мой мальчик, что на этом полееще можно чего-то добиться. Европа, Северная Америка — эти страны уже отработаны.Что возможно — было опробовано. Кое-что и сейчас отрабатывается. Но они уже вдреме, они уже засыпают. Крепкий пенсионер в шортах и с видеокамерой — вот чтотакое благополучные западные страны. А экспериментировать надо на молодых.Россия, Азия, арабский мир — плацдармы сегодняшнего дня. И не строй возмущенноюлица, я родину люблю не меньше тебя! Я за нее крови пролила больше, чем у тебяв жилах течет. Ты пойми, Антошка, поле боя — весь мир. Ты ведь знаешь это нехуже меня.

— Боя с Тьмой, а не с людьми!

— Да, с Тьмой. Но победить мы сможем, лишьсоздав идеальное общество. Мир, в котором будут царствовать любовь, доброта,справедливость. Работа Дозоров — это ведь не отлов магов-психопатов на улицах ивыдача лицензий вампирам. Все эти мелочи занимают время и силы, но онивторичны, как тепло от электрической лампочки. Лампы должны светить, а негреть, Мы должны менять человеческий мир, а не ликвидировать мелкие прорывыТьмы. Вот — цель. Вот — путь к победе!

— Ольга, это я понимаю.

— Прекрасно! Тогда пойми и то, о чем прямо неговорят. Мы боремся тысячи лет. И все это время мы пытались переломить ходистории. Создать новый мир.

— Дивный новый мир.

— Не иронизируй. Кое-чего мы все-такидобились. Через кровь, через страдания мир все же становится гуманнее. Но нуженнастоящий, подлинный переворот.

— Коммунизм был нашей идеей?

— Не нашей, но мы ее поддержали. Она казаласьдостаточно привлекательной.

— А что теперь?

— Ты увидишь. — Ольга улыбнулась. Дружелюбно,искренне. — Антон, все будет хорошо. Верь мне.

— Я должен знать.

— Нет. Вот это как раз не нужно. Ты можешь неволноваться, никаких революций не планируется. Никаких лагерей, расстрелов,трибуналов. Мы не повторим старых ошибок.

— Зато наделаем новых.

— Антон! — Она повысила голос. — Да в конце-токонцов, что ты себе позволяешь? У нас прекрасные шансы победить. У нашей страны— получить мир, покой, процветание! Встать во главе человечества. ПреодолетьТьму. Двенадцать лет подготовки, Антон. И не только Гесер работал, все высшееруководство.

— Что?

— Да. А ты думал, все делается наобум?

Я был ошеломлен.

— Вы следили за Светланой двенадцать лет?

— Конечно же, нет! Была разработана новаясоциальная модель. Проведены испытания отдельных элементов плана. Даже я не вкурсе всех деталей. С тех пор Гесер ждал, когда участники плана сойдутсявоедино в пространстве и времени.

— Кто именно? Светлана и инквизитор?

У нее на миг сузились зрачки, и я понял, чтоугадал.

Частично.

— Кто еще? Какая роль отведена мне? А чтобудешь делать ты?

— Узнаешь в свое время.

— Ольга, еще никогда вмешательство магии вчеловеческую жизнь не приводило к добру.

— Не надо школьных аксиом. — Она и впрямьзавелась. — Не считай себя умнее других. Мы не собираемся использовать магию.Успокойся и отдыхай.

Я кивнул:

— Хорошо. Ты изложила свою позицию, я с ней несогласен.

— Официально?

— Нет. В частном порядке. И, как частное лицо,я считаю себя вправе противодействовать.

— Кому? Гесеру? — У Ольги округлились глаза,кончики губ приподнялись в улыбке. — Антон!

Я повернулся и вышел.

Да, смешно.

Да, нелепо.

Не просто сумбурная акция, которую проводятГесер и Ольга. Не просто попытка повторить неудавшийся социальный эксперимент.Подготовленная, давно запланированная операция, в которую я имел несчастьевлипнуть.

Одобренная высшим руководством.

Одобренная Светом.

Почему я дергаюсь? У меня и права-то на этонет. Никакого. И шансов нет. Абсолютно. Можно утешаться мудростью о песчинке вчасовом механизме, но я сейчас — песчинка на мельничных жерновах.

И, что самое печальное, на дружелюбных изаботливых жерновах. Никто не будет преследовать меня. Никто не станет со мнойбороться. Просто помешают делать глупости, от которых все равно нет и не будетпрока.

Почему же тогда так больно, так нестерпимобольно в груди?

Я стоял на террасе, сжимая в бессильной яростикулаки, когда на плечо легла рука.

— Похоже, ты кое-что выяснил, Антон?

Глянув на Семена, я кивнул.

— Тяжело?

— Да, — признался я.

— Ты только одно помни, пожалуйста. Ты — непесчинка. Никто из людей не песчинка. И уж тем более — из Иных.

— Сколько надо прожить, чтобы так угадыватьмысли?

— Лет сто, Антон.

— Тогда Гесер может читать любого из нас, какоткрытую книгу.

— Конечно.

— Значит, я должен разучиться думать, — сказаля.

— Вначале этому надо научиться. Ты в курсе,что в городе была заварушка?