— Никто не упрекал, — согласился я. — Потомучто время, как ни крути, работает на вас.

Завулон кивнул:

— А что это означает? Может быть, мы ближе клюдям? Может быть, мы — правы? Впрочем, оставим эти споры, они бесконечны. Яповторю свои слова: мы чтим Договор. И зачастую придерживаемся его кудатщательнее, чем силы Света.

Обычная практика в споре. Вначале признатькакую-нибудь общую вину. Потом — мягко упрекнуть собеседника в столь же общейнебезгрешности. Пожурить и тут же отмахнуться — забудем.

И лишь после этого перейти к главному.

— Впрочем, давай о главном. — Завулонпосерьезнел. — Что мы все вокруг да около. За последнее столетие силы Светатрижды производили глобальные эксперименты. Революция в России, Вторая Мироваявойна. И вот снова. По тому же самому сценарию.

— Не понимаю, о чем ты, — сказал я. В грудитоскливо заныло.

— Правда? Я объясню. Отрабатываются социальныемодели, которые — пусть путем чрезвычайных потрясений, огромной крови, ноприведут человечество, или значительную его часть, к идеальному обществу. Кидеальному с вашей точки зрения, но я не спорю! Отнюдь. Каждый имеет право намечту. Но то, что путь ваш уж очень жесток… — и снова грустная улыбка. — Вы насупрекаете в жестокости, да, и есть основания, но что стоит загубленный начерной мессе ребенок по сравнению с заурядным фашистским детским концлагерем? Аведь фашизм — тоже ваша разработка. Опять же, вышедшая из под контроля. Вначалеинтернационализм и коммунизм — не вышло. Потом национал-социализм. Тоже ошибка!Столкнули вместе, понаблюдали за итогом. Вздохнули, все стерли и принялисьэкспериментировать по новой.

— Ошибки — вашими стараниями.

— Конечно! А у нас ведь есть инстинктсамосохранения! Мы не строим социальных моделей на основе своей этики. Такпочему же должны допускать ваши проекты?

Я промолчал.

Завулон кивнул, явно удовлетворенный.

— Так вот, Антон. Мы можем быть врагами. Мы иесть враги. Этой зимой ты помешал нам, и достаточно серьезно. Весной ты сноваперешел мне дорогу. Уничтожил двух сотрудников Дневного Дозора. Да, конечно,Инквизиция признала твои действия совершенными в порядке самообороны и крайнейнеобходимости, но поверь — мне неприятно. Что за глава организации, если он неможет защитить своих сотрудников? Итак, мы враги. Но сейчас возникла уникальнаяситуация. Очередной эксперимент. И ты в нем косвенно замешан.

— Не знаю, о чем ты говоришь.

Завулон засмеялся. Поднял руки:

— Антон, я ничего не хочу из тебя выуживать. Ине стану задавать вопросов. И просить ни о чем не буду. Выслушай мой рассказ.Потом я уйду.

Я вдруг вспомнил, как этой зимой на крышемногоэтажного дома ведьмочка Алиса использовала свое право на вмешательство.Совсем слабенькое, она лишь разрешила мне сказать правду. И эта правдаповернула мальчика Егора в сторону Темных.

Почему же так происходит?

Ну почему Свет действует через ложь, а Тьма —через правду? Почему наша правда оказывается беспомощной, тогда как ложь —действенной? И почему Тьма прекрасно обходится правдой, чтобы творить Зло? Вчьей это природе, в человеческой или нашей?

— Светлана — прекрасная волшебница, — сказалЗавулон. — Но ее будущее — не руководство Ночным Дозором. Ее собираютсяиспользовать для одной-единственной цели. Для миссии, которую неудачновыполнила Ольга. Ты ведь знаешь, что этим утром в город прорвался курьер изСамарканда?

— Знаю, — почему-то признался я.

— А я могу сказать, что он привез. Ты ведьхочешь это знать?

Я сжал зубы.

— Хочешь, — Завулон кивнул. — Курьер привезкусочек мела.

Темным не верь никогда. Но почему-то мнеказалось, что он не врет.

— Маленький кусочек мела, — Темный магулыбнулся. — Им можно писать на школьной доске. Или рисовать классики наасфальте. Или натирать кий на бильярде. Все это можно делать так же легко, какколоть орехи большой королевской печатью. Но вот если этот мелок возьмет в рукиВеликая Волшебница, именно Великая — рядовой не хватит силы. Именно Волшебница— в мужских руках мел останется простым мелом. К, тому же Волшебница должнабыть Светлой. Для Тьмы этот артефакт бесполезен.

Мне показалось, или он вздохнул? Я смолчал.

— Маленький кусочек мела, — Завулон откинулсяв кресле, покачался взад-вперед. — Он уже весь сточен, его не раз брали тонкиепальчики красивых девушек, чьи глаза горят светлым огнем. Его пускали в дело, иземля вздрагивала, таяли границы государств, поднимались империи, пастухистановились пророками, а плотники — богами, подкидышей признавали королями,сержанты возвышались до императоров, недоучки семинаристы и бесталанныехудожники вырастали в тиранов. Маленький огрызок мела. Всего лишь.

Завулон встал. Развел руками:

— Вот и все, дорогой мой враг, что я хотелсказать. Остальное ты поймешь сам, если захочешь, конечно.

— Завулон. — Я разжал кулак и посмотрел наамулет. — Ты — порождение Тьмы.

— Конечно. Но лишь той Тьмы, что была во мне.Той, которую я выбрал сам.

— Даже твоя правда несет Зло.

— Кому? Ночному Дозору? Конечно. Людям?Позволь не согласиться.

Он пошел к двери.

— Завулон, — снова окликнул я его. — Я виделтвой истинный облик. Я знаю, кто ты и что ты есть.

Темный маг остановился как вкопанный. Потоммедленно повернулся, провел ладонью по лицу — на миг оно исказилось, вместокожи мелькнула тусклая чешуя, глаза стали узкими щелями.

Морок рассеялся.

— Да, конечно. Ты видел, — Завулон вновь обрелчеловеческий облик. — А я — видел тебя. И позволь признаться, что ты не былбелым ангелом со сверкающим мечом. Все зависит от того, откуда смотришь.Прощай, Антон. Поверь, я с удовольствием уничтожу тебя как-нибудь потом. Носейчас желаю удачи. От души, которой у меня все равно нет.

За ним хлопнула дверь.

И тут же, будто очнувшись, взвыл из сумракасторожевой знак. Маска Чхоен на стене скривилась, в деревянных прорезях глазсверкнула ярость, рот оскалился.

Охраннички…

Знак я заставил замолчать двумя пассами, а вмаску выпалил припасенный фриз. Вот и пригодилось заклинание.

— Кусочек мела, — сказал я.