– А я молодой следователь, – она улыбнулась и ласково дотронуласьдо его руки, – но мне тоже почему-то это не нравится. Скажи, пожалуйста, уМаргариты Владимировны есть брючный костюм-тройка от Версаче, черный в тонкуюбелую полоску?

– Понятия не имею. А что?

– А то, что в ресторане она была якобы в нем. Глазастый унашей девочки жених, с первого взгляда определил, что костюм от Версаче. Я,например, не смогла бы. А ты?

Стасов взглянул на часы и потянулся к телефону.

– И я не смог бы. Давай спросим у Риты, чего проще-то.

– Может, не стоит? – засомневалась Татьяна. –Неудобно как-то.

– Перестань, – отмахнулся Стасов, набирая номер. –Неудобно не понимать и теряться в догадках. А знать всегда удобно. Или мы стобой не милиционеры? Лиля? Здравствуй, доченька. Как ты спала? Хорошо? Умница.В школу собираешься? Молодец. А мама где? Спит еще? Ушла? Куда же это она втакую рань умчалась? А, понятно. Котенок, у меня к тебе просьба. Открой,пожалуйста, шкаф, где висит мамина одежда, и посмотри, есть ли там черныйкостюм с брюками. Нет, ты все-таки посмотри.

Он прикрыл трубку ладонью и прошептал:

– Лилька говорит, что смотреть не надо, она и так знает, чтоу мамы есть черный брючный костюм.

Пауза длилась недолго. Видимо, Лиля снова взяла трубку.

– Есть? А цвет какой? В полоску? А полоска какая, тонкая илиширокая? Ясно. Это тройка или двойка? Ну, там только пиджак и брюки или ещежилетка есть? Есть жилетка? Замечательно. Возьми пиджак в руки, пожалуйста. А ясейчас скажу, что надо делать. Посмотри с изнанки там, где воротник. Видишьярлычок? И что там написано? Я понимаю, что не по-русски. Ты же в школе учишьанглийский, вот и читай, как будто это по-английски написано. Спасибо, котенок,ты нас очень выручила. Ну, беги в школу, а то опоздаешь. Да, постой, еще одинвопрос. Мама часто этот костюм надевает? Что? Недавно купила? Ах вот оно что…Хорошо, доченька, целую тебя.

Он положил трубку и задумчиво поглядел на жену.

– Интересное кино у нас с тобой получается, ТатьянаГригорьевна. Черная брючная тройка от Версаче у Риты есть. Но никто не мог еевидеть в этом костюме, потому что он куплен совсем недавно и она ни разу в немникуда не ходила. На нем еще бирки неотрезанные висят.

– Но тем не менее кто-то знает, что этот костюм у нее есть.Кто-то, кто вхож в дом и кому она хвастается покупками. Подруга? –предположила Татьяна.

– Возможно, – согласился Стасов. – Какие ещепредположения?

– Или человек, который видел, как она его покупала.Продавец, например, или покупатель, который в это время находился в магазине.

– Принято. Спасибо, Танюша, все было очень вкусно. Япомчался на работу, вечером заеду в Сокольники и выясню у Риты, кто знал прокостюм.

– Ты лучше про Иришкиного жениха разузнай. Уж больно у нихвсе ладно выходит. В наше время так не бывает, прекрасных принцев сейчас неделают.

– Как это? – возмутился он. – А я? Не прекрасныйпринц, что ли? Обижаешь, хозяйка.

– Ты не принц, Стасов. – Татьяна легко рассмеялась,чувствуя, как груз ревности и тоски сваливается с ее души. – Ты мойлюбимый муж, и этого достаточно.

Проводив мужа, она некоторое время позанималась домашнимиделами, стараясь ступать на цыпочках и не шуметь, чтобы не разбудить Иру,которая после вчерашнего бурного объяснения и истерики долго не могла уснуть иуспокоилась только ближе к рассвету. Перемыла оставшуюся с вечера посуду,замочила в отбеливателе белые рубашки и белье Владислава, вымыла зеркала вванной, после чего решила сходить в магазин. В принципе можно было бы этого ине делать, все необходимые продукты в доме есть, тем более Ира сегодня никудане уходит и, если нужно, сделает все покупки сама. Но ей хотелось выйти наулицу, пройтись по свежему воздуху. Внезапно она поняла, что хочет мороженого.Огромный торт-мороженое с миндалем, политый шоколадным сиропом, так явственновстал перед ее глазами, что слюнки потекли. Татьяна знала, что как раз такие тортыпродаются в магазине в двадцати минутах ходьбы от дома.

Она вышла на балкон, чтобы определиться с одеждой. Теплыйплащ сегодня явно лишний, она в нем упарится. Но в юбке и свитере будет,пожалуй, холодновато. Надо бы накинуть тонкую ветровку, на всякий случай,простуда сейчас ей совсем не нужна.

Однако выйдя в прихожую, Татьяна вспомнила, что красиваябелая с синим ветровка висит в шкафу, который находится в комнате, где спитИра. Переезжали в новую квартиру ранней весной, ветровка была не нужна, и ееповесили вместе с остальными «неходовыми» на тот момент вещами в большой шкаф.Будить родственницу не хотелось, и Татьяна огляделась в поисках чего-нибудьподходящего. На вешалке висел тонкий кожаный плащик, принадлежащий Ире, ноТатьяна в него ни при каких условиях не влезет, все-таки у Ирочки сорок шестойразмер, а у нее… Лучше не вспоминать. Тут же висела и куртка Стасова, еслиотстегнуть «молнию» и снять теплую подстежку, получится вполне подходящаяветровка. Цвет, правда, мрачный, и покрой мужской, да и великовата она дляТатьяны, Стасов-то почти двухметровый гигант, и плечи соответствующей ширины, ируки куда длиннее, но это лучше, чем ничего.

Накинув куртку поверх юбки и джемпера, Татьяна взглянула насебя в зеркало и не смогла удержаться от улыбки. Вид у нее, как у беженки,ночующей на вокзале. Тем более она сегодня макияж не делала, хотя вообще-тоникогда не позволяла себе выходить из дома, не накрасившись. Но ведь это толькоза мороженым… Толстая тетка с одутловатым лицом, покрытым пигментными пятнами,и в куртке с чужого плеча производила впечатление жалкое и неприятное. Онаподумала, может, все-таки подкрасить лицо, но сообразила, что для этого нужноидти в ванную, и придется снимать короткие сапожки, которые она только что стаким трудом зашнуровала. И решила идти в том виде, как есть.

Народу в этот час на улице было немного, рабочий день уженачался, а домохозяйки еще не вышли за покупками, да и район совсем новый,недавно застроенный, жильцов мало. Но сочувственные, а порой и брезгливыевзгляды Татьяна все-таки поймала несколько раз. В магазине она сразунаправилась к прилавку-холодильнику, как вдруг услышала совсем рядом:

– Татьяна Григорьевна! Это вы?

Она обернулась и увидела давешнего журналиста, которыйпредлагал ей восстановить поруганную репутацию.

– Добрый день, – поздоровалась она. – Какимисудьбами?

– У меня мать здесь живет неподалеку, я сегодня у нееночевал, вышел вот продуктов ей купить. Знаете, вас просто не узнать. У васбеда, Татьяна Григорьевна?

– С чего вы взяли? – удивилась она. – У меня всеотлично.

– Нет-нет, не обманывайте меня, я же вижу, что у вас что-тослучилось. Вам плохо. Могу я вам помочь?

Она улыбнулась. Ну конечно, прохожие на улице принимали ееза опустившуюся алкоголичку, списывая на это и одутловатость лица, и одежку непо плечу, а этот журналист, который точно знает, что она никакая не нищенка, апреуспевающая писательница, сделал единственно возможный вывод: ей плохо, у неегоре, и ей совершенно наплевать на свой внешний вид. Но не объяснять жепостороннему человеку про спящую Иру, про ветровку, которая находится в еекомнате, и про то, что ей трудно нагибаться и шнуровать сапожки.