Когда?

— Степ, ты что застыл? — спросила рядом удивленная Леночка.— Гребенщикова никогда на слышал?

Он никогда не слушал Гребенщикова в своей машине.

Было утро. Он торопился, потому что позвонил Чернов и сказалпро труп в котловане, а он должен был еще завезти Ивана в школу. Он вытиралстекло, опираясь ладонью о капот, и капот показался ему странно теплым, какбудто нагретым на солнце. Капот не был нагрет на солнце. Он был теплым потому,что его машина вернулась из Сафонова только под утро. Ее видела там СашаВолошина, Когда Степан сел в машину, радио не работало. На панели горели те жедурацкие зеленые буквы CD.

Тогда он выругал Ивана за то, что тот трогал приемник.

«Я ничего не трогал!» — верещал Иван. Он действительноничего не трогал.

И зажигалка. Черная с золотом зажигалка «Кельн Мессе».

Как сказал Чернов? «Как будто на ней твоя фамилия написана»?

К тому моменту как он высадил у парикмахерской на НовомАрбате бывшую жену, он понял очень многое.

Почти все.

В Сафоново он оказался гораздо раньше, чем предполагал. Емунужно было во что бы то ни стало приехать до капитана Никоненко.

Машина Чернова, наклонившись влево, стояла на утрамбованнойколесами площадке перед конторой. Рядом с ним был припаркован чей-то чужой,грязный и не слишком новый джип.

Принесло кого-то! Кто бы это ни был, Степан сейчасразбираться не станет. Всего только полчаса — и он будет знать все. Полчасалюбые дела могут подождать.

И еще он должен предупредить Ингеборгу. Черт, давным-давноможно было купить ей мобильный телефон и не сидеть без связи, как медведи втайге. Как это он не догадался?

Он о многом не догадывался.

Страшно даже подумать, сколько всего он пропустил мимо ушей,мимо глаз, мимо мозгов, тупица чертов!..

Он тяжело выпрыгнул из машины, захлопнул дверь и взбежал нашаткое крыльцо конторы.

— Черный, что тут у нас происходит?! Ты где?! Чья таммашина? Я сейчас ни с кем не могу разговаривать!..

Он толкнул дверь «кабинета» и замер на пороге.

— Привет, Паш. — Чернов вылез из-за «главного» стола, у негобыло напряженное лицо. — У нас, как видишь, гости сегодня с утра.

— Здрасьте, Павел Андреевич, — проговорил здоровенныйбелобрысый мужик в кожаной куртке и джинсах, — это мы вас дожидаемся.

И тут он пнул под ребра своего соседа, который, сгорбившись,как вопросительный знак, трясся на соседнем стуле.

Сосед вскинулся тощим тельцем, сделал некое движение,которое можно было расценить то ли как приветствие, то ли как отчаяние,болтнулся вперед, поспешно натягивая на синие венозные руки замусоленные рукавабумазейного свитера.

— Ну, с Ленькой-то вы как пить дать знакомы, — пробасилздоровяк, косясь на соседа, — а меня Виталием зовут. Я местный, сафоновский.Фермер вроде.

— Здрасьте, — буркнул Степан и посмотрел на Черновавопросительно. Он ничего не понимал. — И давно ждете?

— Да порядочно, — согласился белобрысый Виталий. — Но вы небеспокойтесь, много времени мы у вас не отнимем.

Давай, Леонид, заводи пластинку. Выкладывай, что к чему, какмне вчера выложил. И не трясись ты так, небось не припадочный!..

— Может, чаю? — предложил Степан неуверенно. — Или кофе?

— Да мы, Павел Андреевич, этого кофе по уши надергались,пока вас дожидались. Мы ведь по делу пришли. — И он снова на соседа покосился,как бы прикидывая, способен тот заговорить или все еще нет. Потом перевел взглядна Степана. — У нас с Ленькой еще в апреле разговор был, чтобы он прекратил туту вас демонстрации демонстрировать. Я его как человека предупредил, сказал, чтоесли не прекратит, неприятности у него большие могут выйти. Не то что вы намтак приглянулись, — тут белобрысый улыбнулся хитрой деревенской улыбкой, иСтепан улыбнулся ему в ответ, — а просто… магазин ваш — дело нужное. Мы бырядышком базарчик свой открыли. Яблоки, свинину, огурчики, доски, гвоздипродавать стали. Мало ли что проезжий человек купит. Хоть на дачу, хоть напикничок. А там…

— Оно конечно, — согласился Степан и снова посмотрел наЧернова. Чернов качнул головой.

— Ну вот. А Ленька нам с вами все дело портил. Я дажеопасаться стал, как бы местные начальники вам чего сгоряча не запретили. Я,конечно, с кем мог потолковал по-дружески. Например, с замом районным. Мы с нимв одной части пшенку жрали. Ну и еще там… А вчера не выдержал. Думаю, совсеммужик взбесился, в смысле Леонид-то наш! Опять по селу какие-то слухи, что оннарод собирает, чтобы на вашу стройку идти бульдозеры останавливать, что ли!..Ну, я к нему и пошел. Поговорить с ним хотел. Растолковать, если он чего доконца не понял. Ленька, говори давай! Не все мне за тебя говорить! — Тут он такпнул бедолагу-народовольца под ребра, что народоволец завалился на бок. — Япришел, а он сидит белый, трясется, как в горячке, и все про какую-то дьяволицутолкует. Я решил было, что спятил он, допился, стало быть, а потом понял, чтонет, не похоже. Ну? Давай-давай, рассказывай, твою мать!..

— Она первый раз еще зимой пришла, — шумно сглатывая итрясясь всем телом, заговорил Леонид Гаврилин как-то так, что Степан сразупонял: он не пьян, не спятил и не в белой горячке. Он просто смертельно напугани не знает, как избавиться от своего страха, — она пришла и приказала настройку идти, чтобы, значит, не допустить ее. Я послушался. Я не мог непослушаться! — взмолился он, обводя мужиков умоляющим взглядом. — Она сказала,что мне все равно конец, потому что жизнь моя давно под откос пошла и нет мнепрощения ни на том, ни на этом свете.

— Это дьяволица так сказала? — переспросил Степан.

Леонид Гаврилин кивнул, кося налитыми кровью глазами.

— Она приходила несколько раз и каждый раз говорила мне, чтоя должен делать. И говорила, что, если я не выполню приказа, немедленнопогибну. На месте… Она все, все говорила — как я должен собрать народ, в какойдень прийти к воротам, что обещать, за что проклинать. Она говорила, что ядолжен ее слушаться, и тогда она меня отпустит. Навсегда.

— Как она выглядела, эта твоя дьяволица? — вмешался Чернов.

Леонид Гаврилин отшатнулся от него, как будто Чернов сам ибыл этой дьяволицей.

— Не знаю. Я боялся смотреть. Я не мог смотреть. Молодая.Плащ длинный. Лицо… такое.

— Какое?