Первые ужасы войны не заставили себя ждать. Войска генералаГодеда[100] заняли проспект Диагональ и бульвар Грасиа идвинулись по направлению к центру, где началась перестрелка. Было воскресенье,и на улице оказалось много мирных жителей, вышедших на свою обычную воскреснуюпрогулку, перекусить и отдохнуть в каком-нибудь кафе на шоссе, что ведет в ЛасПланас. До самых черных дней войны, однако, Барселоне оставалось еще два года.Тогда же, после короткой схватки, то ли по счастливому стечению обстоятельств,то ли из-за плохой связи между командными пунктами, войска Годеда сдались.Правительство Луиса Компаньса, казалось, вновь обрело контроль над ситуацией.Но то, что произошло, на самом деле имело далеко идущие последствия, которыепроявились несколько недель спустя.

Барселона перешла в руки анархистских профсоюзов. Послезатяжных уличных боев и беспорядков распространился слух о том, что четыремятежных генерала сдались и были казнены в крепости Монтжуик. Один из друзейМикеля, британский журналист, присутствовавший при казни, рассказывал, чторасстрельная бригада изначально состояла из семи человек, но в последний моментк ней присоединилось несколько дюжин ополченцев, желавших принять участие взабаве. Когда по заговорщикам открыли стрельбу, было сделано столько выстрелов,что пули буквально на куски разорвали тела казненных, так что мятежниковневозможно было опознать, и в гробы пришлось класть жидкое кровавое месиво.Некоторые хотели верить, что конфликт исчерпан, войска фашистов никогда большене войдут в Барселону и мятеж удалось подавить в самом начале. Но это была лишьпрелюдия.

Из письма Ирен Марсо мы узнали, что Хулиан прибыл вБарселону в день капитуляции генерала Годеда. Она также писала, что Каракс вовремя дуэли на кладбище Пер-Лашез убил Хорхе Алдайя. Но еще до того, как Алдайяиспустил дух, в полицию позвонил неизвестный и сообщил о случившемся. Хулианбыл вынужден немедленно бежать из Парижа, так как его разыскивали за убийство.У нас не было никаких сомнений относительно авторства анонимного звонка. Втревоге мы ждали вестей от Хулиана, чтобы предупредить о подстерегавшей егоопасности и не допустить, чтобы Фумеро совершил задуманное: сделал так, чтобы Караксузнал правду.

Прошло три дня, но Хулиан не подавал признаков жизни. Микельне хотел волновать меня, но я прекрасно понимала, о чем он думает: Хулианвернулся ради Пенелопы, а не ради нас.

— Что будет, когда он узнает правду? — спрашивалая.

— Постараемся сделать так, чтобы он ее не узнал, —отвечал Микель.

Первое, что должен был обнаружить Хулиан, это что семьяАлдайя бесследно исчезла. Было совсем немного мест, куда он мог направиться впоисках Пенелопы. Мы составили список, и начали обходить их день за днем.Огромный дом Алдайя на проспекте Тибидабо, огороженный цепями и увитыйзарослями плюща, стоял пустой и заброшенный. Уличный торговец, продававшийохапки роз и гвоздик на углу напротив, вспомнил, что возле дома бродил какой-точеловек, но он был почти старик и к тому же слегка прихрамывал.

— Он был сильно не в духе, честно говоря. Я предложилему купить гвоздику в петлицу, а он послал меня подальше: какие, мол, цветы,когда война!

Больше цветочник никого не видел. Микель купил у него букетувядших роз и оставил телефон редакции «Диарио де Барселона», на случай, есливдруг возле дома появится кто-нибудь похожий на Каракса. Следующей в нашемсписке значилась школа Святого Габриеля, где Микель обнаружил своего бывшегоодноклассника Фернандо Рамоса.

Фернандо преподавал там латинский и греческий и носилсутану. Видно было, что у него сердце сжалось, когда он увидел, в какомсостоянии Микель. Хулиан в школу не заходил, но Рамос пообещал, что свяжется снами, если тот вдруг появится, и постарается его задержать. Он с опаскойпризнался, что раньше нас ему успел нанести визит Фумеро, который просилназывать его инспектором Фумеро, добавив, что время военное и следует бытьначеку: «Скоро погибнет очень много людей, а пуля не разбирает, где солдатскаяформа, а где ряса священника».

Фернандо Рамос сказал, что не успел рассмотреть, к какомуполку или роду войск принадлежит Фумеро, а спросить его об этом не решился. Яне нахожу слов, чтобы описать тебе Барселону в эти первые дни войны, Даниель.Воздух, казалось, был отравлен страхом и ненавистью. Все смотрели друг на другас подозрением, а улицы пахли тишиной, от которой ком подступал к горлу. Каждыйдень, каждый час рождались все новые слухи. Помню, как однажды вечером мы сМикелем, возвращаясь домой, шли по Лас Рамблас. Вокруг не было ни души. Улицыкак будто вымерли. Микель смотрел на фасады домов, на глухо закрытые окна, наспрятавшиеся в темноте за ставнями лица, пристально следившие за тенями, чтоскользили по улицам. Если хорошенько прислушаться, можно услышать, как закаждой стеной точат ножи, говорил он.

На следующий день мы решили зайти в шляпную мастерскуюФортуня. Больших надежд встретить там Хулиана мы не питали. Сосед по подъездусказал, что шляпник, напуганный стрельбой и беспорядками, уже несколько дней невыходил из магазина. Мы долго звонили в дверь, но никто не открывал. В тотвечер в соседнем квартале была перестрелка, и свежие лужи крови еще блестели намостовой. Свора бродячих собак, набросившись на труп лошади, яростно вгрызаласьв мертвую плоть, разрывая ее на куски, а несколько ребятишек, подойдя ближе,швыряли в собак камнями. Вдруг из-за дверной решетки показалось испуганное лицоАнтони Фортуня. Мы объяснили, что разыскиваем его сына Хулиана. Шляпникответил, что его сын умер, и велел убираться подальше, иначе он вызоветполицию. Мы пошли прочь, совсем пав духом.

В последующие дни в поисках Хулиана мы обошли множество кафеи магазинов. Мы спрашивали о нем в пансионах и отелях, на вокзале, в банке,куда он мог зайти, чтобы обменять деньги… Никто не видел человека, похожего наКаракса. Мы очень боялись, что он мог попасть в руки Фумеро. Микель попросилсвоего коллегу-журналиста, имевшего связи в полиции, узнать, нет ли ХулианаКаракса среди задержанных. Но человека с таким именем в списках арестованных небыло. Прошло несколько недель, и нам начало казаться, что Хулиан провалилсясквозь землю.

Микель уже не мог спать, ожидая новостей от друга. Однаждывечером он принес со своей обычной прогулки ни мало ни много бутылкупортугальского портвейна. Это прощальный подарок редакции газеты, сказал он,так как, по словам заместителя главного редактора, они больше не имеютвозможности публиковать его колонку.

— Не хотят неприятностей. Я их прекрасно понимаю.

— И что ты собираешься делать?