– Пожалуйста, – повторил он и поднял ко мне глаза,блестящие от слез, но злые. – Ты говоришь "пожалуйста". В чемздесь подвох?

– Я говорю "пожалуйста", чтобы ты знал, чтоэто не приказ. Я прошу поцеловать меня, потому что хочу, чтобы ты меняпоцеловал, но только если и ты этого хочешь.

Он оглянулся на остальных мужчин:

– Она понимает, что это для нас значит, когда наспросят?

Большинство присутствующих кивнули.

– Понимает, – сказал Дойл.

– Потому она это и говорит, – добавилНикка. – Она чувствует, что нам нужно.

Адайр опять посмотрел на меня.

– Чего ты от меня хочешь?

– Только то, что ты хочешь дать.

Он потянулся ко мне, всхлипнув, но стоило нашим губамсоприкоснуться, и всю неуверенность будто рукой сняло. Его губы мяли мне рот,пальцы впивались в предплечья. Он забрался на постель и заставил меня лечь наспину, лег на меня сверху и обнаружил, как и большинство стражей, что он дляменя слишком высок. Тело его потяжелело от желания.

Адайр нависал надо мной, прикладывая массу усилий, чтобынигде меня не коснуться. Я вспомнила, что вчера, когда мы встретились впервые,его магия ответила моей. Что даже от относительной близости, когда я былаполностью одета, его и моя магия содрогнулись одновременно. Сейчас же он словнобыл куском льда. Нет, руки у него были теплыми, и сам он был не менее жив, чемлюбой мужчина, но его магия будто была спрятана за семью замками.

Я обвела его взглядом, всю его кожу цвета солнца,пробивающегося сквозь листву, – того чудесного золотистого оттенка, какоголюдям не добиться никаким загаром. Поцелованный солнцем – так это зовется усидхе, и так оно и есть. Взгляд вернулся к лицу, к тройным краскам его глаз.Внутреннее кольцо из расплавленного золота, потом круг бледно-желтогосолнечного света и последний, самый широкий, – оранжево-красный, каклепестки настурции. Каштановые волосы были острижены так коротко, что лицо егоказалось более обнаженным, чем тело, словно вместе с волосами королева отняла унего нечто более существенное.

Глядя ему в глаза, я спросила:

– Ты закрываешь от меня свою магию. Почему?

– Мы едва коснулись друг друга, и вода снова наполнилаисцеляющий источник. Что случится, если мы позволим себе большее?

Я смотрела в его лицо, в его глаза и видела... страх. Нетрусость, но боязнь неизвестности и еще что-то. Страх того рода, какойиспытываешь, находясь на гребне волны, – страх, смешанный с восторгом. Тыхочешь броситься вниз вместе с ней, хочешь отдаться на ее волю, но искушение неуничтожает страх. Уменьшает, может быть, но не избавляет от него совсем.

– Не хотелось бы заострять на этом внимание, – сказалРис, – но королева может прислать вызов в любой момент.

– Не раньше, чем она покончит с лордомГвеннином, – заметил Холод.

Мы обернулись к нему.

– Я встретил одну из служанок королевы по пути изкухни. Королева и Иезекииль проявили к Гвеннину особое внимание.

– Бедный мерзавец, – вздохнул Рис.

Даже помня, что именно он наложил заклинание на меня иБидди, воспользовавшись долей смертной крови, текущей в наших жилах, я не моглане согласиться с Рисом. Одно дело – обычная пытка, другое – забавы королевы, аполучить максимум внимания и от королевы, и от ее личного палача – это выводилоболь на совершенно новый уровень. На такой, о котором я и думать не хотела.

– Но вы получаете в результате немного большевремени, – продолжил Холод, – вот что я хотел сказать.

Я взглянула на Адайра:

– Опусти свои щиты, лорд дубравы. Дай своей магиивоззвать к моей, и пусть свет и тени запляшут по стенам.

Что-то похожее на боль мелькнуло в его глазах. Он прошепталтак тихо, что, думаю, его не расслышал никто, кроме меня:

– Я боюсь.

Я не спросила, чего он боится, чтобы не дать другим мужчинампонять его слова, ведь он этого явно не хотел.

– Поцелуй меня, Адайр, просто поцелуй.

– С тобой это не будет просто поцелуем, –прошептал он. Я улыбнулась.

– Хочешь, чтобы я предложила это Иви или Готорну? Онопустил голову, едва не коснувшись макушкой моей груди.

– Нет! – почти выкрикнул он и поднял на меняглаза, и в этих глазах светились решительность, злость, гордость – все, чтообычно в них было. – Нет, – повторил он – и снял щиты.

Его магия дрожала надо мной, трепетала над моей обнаженнойплотью. Я содрогалась от малейшего прикосновения его силы, а ведь она еще и непроявилась толком – он всего лишь перестал ее экранировать. Я едва сумелавыговорить:

– Почему я так странно реагирую на твою магию?

Он держался надо мной, опираясь на руки и пальцы ног. Емупришлось дважды сглотнуть, чтобы суметь выговорить:

– Наша магия сходна.

– Подобное притягивается к подобному, – прошепталая.

– Я – та сила, что заставляет семя вырываться из еготемницы и тянуться к солнцу.

Он начал опускаться, как в очень замедленном сеансеотжиманий, будто проталкиваясь сквозь слои энергии, и наши ауры вспыхнули двумяотдельными огнями. Я видела их в уме – тем зрением, которое никак не связано созрительными нервами, зато очень сильно связано со снами и грезами. Он выдохнулсквозь эту энергию:

– А ты – земля, что принимает семя.

– Нет, – прошептала я, – земля – это Аматеон.

– Он – плуг, а не земля, – возразил Адайр.

Я качнула головой, вздрогнув от нового взвихрения его магии.Наши ауры, самая внешняя оболочка нашей магии, столкнулись – и две половинкисоединились в целое.

– Аматеон – магия земли, оживляющая семя. Ты –солнечное тепло, зовущее семя на свет. Аматеон – повелитель неглубокой темноты,что хранит семя в его темной колыбели, пока ты его не позовешь. – Словапринадлежали мне, и голос исходил из моих уст, но теперь я умела распознаватьотзвук Богини.

Сила Адайра так полыхнула, что мы оба зажмурились, как будтовоображаемое пламя было самым настоящим. Моя сила вспыхнула в ответ – белоесияние в дополнение к его золотому жару.

Когда сияние померкло настолько, что снова стало видно лицостража, глаза у него целиком светились ярко-желтым, словно магия поглотиладругие цвета. Под его кожей будто зажгли огромную золотую свечу, и свет ееширокой полосой сиял в середине его тела, оставляя в относительной тени внешниекрая.

Моя кожа светилась так, словно во мне взошла полная луна. Нолунный свет – лишь отражение солнечного. Мое сияние стало ярче, отражая силуАдайра. Его сила словно питала мою.