яркое тёплое солнце, легкий ветерок игриво проникает в комнату, едва колыша волосы и одежду. Мерно шумит Море Страхов, если прислушаться. На этажах бегают и веселятся дети под неусыпным взором Стражей Веры, негромко переговариваются наставники. Настоящая идиллия, подумал Руксус утомлённо. Идиллия, которая для него скоро перестанет существовать.

–Присматривай за ними, Николетт. Ты большая, ответственная девочка, и тебе это по плечу.

Девочка через силу кивнула, в полной мере понимаю всю серьёзность момента.Они прощались с детьми, как бы передавая комнату, своё своеобразное наследие в школе, следующему поколению. Альберт и Марианна нежно обнимались с ними, пока Руксус стоял немного в стороне и с напряженно-задумчивым выражением лица смотрел куда-то мимо всех.

–Ты тоже будь осторожен, братец Руксус, – от голоса Горацио юноша дёрнулся. Его словно резко вытащили из глубокой спячки. Мальчик мягко обнял его, едва-едва доставая до живота.

–Да, разумеется, малыш. Слушайся Николетт и будь молодцом, хорошо? – рассеянно ответил Руксус.

–Насчёт первого обещать не могу, но постараюсь, – улыбнулся Горацио и наклонился, взяв Одноглазика на ручки. Кот коротко мяукнул.

–Сара принесла тебя совсем маленьким и слабым, – Руксус нежно почесал зверька за ухом. – А ты вон каким большим вырос. Выходит, её старания были не зря. Мы оставляем вам Одноглазика, так что не обижайте его, ладно, ребята?

«Это то немногое, что осталось от Сары в этом мире», хотелось ему добавить.

Кот снова мяукнул, словно тоже хотел сказать что-то важное, и в какой-то момент Руксусу не захотелось убирать руку. Он ещё раз погладил Одноглазика и с тяжелым грузом на сердце направился вниз. Там уже началась церемония прощания.

Их так же, как Илиота и всех остальных до и после, провожали под громкий церковный хор и песнопения, что на взгляд Руксуса было достаточно мрачной, совсем невеселой шуткой, если не издевательством.

Ученики собрались по бокам от коридора, а вдоль их рядов – недвижимые Стражи Веры с глухо потрескивающими силовыми глефами. Безликие чёрные металлические маски казались ещё более суровыми и осуждающими, чем обычными. В какой-то момент Альберту показалось, что они даже сейчас наблюдают за ним со смесью нескрываемого презрения и праведного гнева.Троица шла вместе, бок о бок, но Руксус чуть подавался вперед, словно вел их за собой.

Всё происходило так же, как девять лет назад, только теперь вместо Илиота и его спутников был Руксус с друзьями: то же гнетущее молчание, нарушаемое лишь изречениями из священных текстов и несмолкаемого церковного хора. Молчали и Стражи, и ученики, и редко встречающиеся наставники, хотя Руксус видел, что некоторым детям искренне хочется сказать что-то утешительное, напутственное… но служители Церкви не позволят, нет.

Они неспешной, мрачно-торжественной походкой вышли за главные ворота школы, где им в лицо ударило яркое Сионское солнце. До Сезона Дождей ещё далеко, стояла нестерпимая жара, которую не смягчал даже прохладный морской бриз, дующий с запада. Прямо с противоположной стороны, с востока, из-за далёких гор виднелась медленно наступающая пелена чёрных туч. Нагрянет – умилостивит Кардену и близлежащие окрестности, изнемогающие от удушливой жары, пройдет мимо – и город продолжит страдать.

Руксусу эта мысль показалась забавной. Уже сегодня он покинет родной мир навсегда, а его голову занимает погода. Может, это от чувства непреодолимой тоски?

В плотной темно-зеленой мантии псайкера-примарис было спирало дыхание, пот тёк ручьем.

Напротив ворот стояла госпожа верховная настоятельница в окружении ближайших помощников; леди Анна со свитой церковников расположилась немного поодаль, будто не очень-то хотела принимать участия во всём происходящем. У зигзагообразной дороги, ведущей вниз, своей добычи уже дожидался небольшой отряд вооруженных арбитров. За их спинами гудели готовые к выезду чёрные «Носороги».

Верховная настоятельница старалась сохранять безучастное выражение лица, ведь вся церемония – не более чем формальность. Они – санкционированные псайкеры, с самого рождения призванные лишь исправлять ошибочность своей греховной природы, не более того. Нет в их искуплении никакого подвига или героизма, лишь необходимость; нет в их жестоких смертях славы, ибо то единственный для них способ очистить своё имя перед лицом Владыки Людей. Никто никогда не воспоёт их подвигов, не вспомнит их имён, не станет жалеть, что их не стало. В грехе рожденные, в крови они живут и в вечное забытие уходят.

Троица приблизилась, и к удивлению многих, в бесконечном уважении склонила колено.

–Госпожа верховная настоятельница. Спасибо вам за всё. Только благодаря вам мы такие, какие есть сейчас. Ваша милость в отношении нас не знает границ. – Голоса звучат твёрдо, в унисон, но на грани.

Валерике стало ещё тяжелее бороться со слезами. Она вышла вперед и обняла своих уже бывших учеников.

–Хотела бы я сказать что-то…что-то такое…как сказали вы, но…

–Не стоит, госпожа, – ответила Марианна и негромко добавила: – мы любим вас. Вы были нам больше, чем матерью.

Верховной настоятельнице пришлось с помощью пси-сил успокоить себя, дабы не заплакать при всех. Анна кажется понимающей служительницей Экклезиархии, но вот арбитры подобного жеста точно не оценят.

–Да будет Бог-Император милостив с вами, дети мои. Вас ведёт Его всемогущая рука. Будьте сильными и бдительными, исполняйте все заветы – и тогда штормы минуют вас.

Она посмотрела Руксусу в глаза.

–Пожалуйста, береги их.

Юноша кивнул, не сказав ни одного слова в ответ, но в его взгляде Валерика увидела готовность умереть за свою семью.

Руксус сделал пару шагов в сторону, на какие-то мгновения спрятавшись за спиной Альберта. Это было необходимо, ибо его переполняли чувства. Смотря на красивое бледноватое лицо верховной госпожи, ему от всего сердца хотелось нежно обнять её, поцеловать в щёку и забыться в её объятьях, представив, что ничего этого нет и он снова обычный шестилетний ребёнок. Образ Валерики очень быстро заменил в его голове облик настоящей родной матери, которая в какой-то момент совсем перестала приходить (возможно, ей было слишком больно смотреть на старшего сына), но настоящего ответа он не знал. Зато в чём юноша никогда не сомневался, так в том, что госпожа верховная настоятельница головой ляжет ради своих детей, если потребуется, и будь в этом хоть