— Стоять, сволочь, а не то, клянусь, я расколю тебя надве половинки!

Микель улыбнулся и медленно поднял револьвер к лицу агента.Тому на вид было не больше двадцати пяти, и у него дрожали губы.

— Скажешь Фумеро, что Каракс просил передать: я все ещепомню его матросский костюмчик.

Он не услышал звука выстрела и не почувствовал боли. Глухойудар, словно молот, разом погасив звуки и цвета окружающего мира, отбросилМикеля на стеклянную дверь. Пробив ее насквозь и уже падая на тротуар, онощутил страшный холод, поднимающийся к горлу, свет стал тускнеть, улетая прочь,словно пыль на ветру. Последнее, что успел увидеть в своей жизни МикельМолинер, был силуэт Хулиана, бегущего вниз по улице. Микелю было тридцать шестьлет — больше, чем он надеялся прожить. Еще до того, как он рухнул на усыпаннуюокровавленным стеклом мостовую, он был уже мертв.

В ту ночь, когда Хулиан затерялся во тьме улиц, какой-тофургон без номеров прибыл к месту происшествия по звонку агента, убившегоМикеля. Я так и не узнала его имени, думаю, что он тоже не знал имени человека,которого застрелил. Всякая война, будь она личной или глобальной, — играбезымянных марионеток. Двое мужчин погрузили тела убитых полицейских в машину ипосоветовали бармену забыть о том, что произошло, если он не хочет серьезныхнеприятностей. Не стоит недооценивать великую способность забывать, которуюпробуждает в людях война, Даниель. Двенадцать часов спустя труп Микелявыбросили в одном из переулков Раваля, чтобы его смерть не смогли связать субийством полицейских. Только через два дня тело наконец-то попало в морг.Микель перед уходом оставил все документы дома. При нем обнаружили толькопаспорт на имя Хулиана Каракса и экземпляр романа «Тень ветра». В паспорте вкачестве домашнего адреса была указана квартира семьи Фортунь на улицеСан-Антонио.

К тому времени новость дошла и до инспектора Фумеро. Оннемедленно явился в морг, чтобы проститься с Хулианом. Там он столкнулся сФортунем, которого вызвали для опознания трупа. Шляпник, уже два дня невидевший сына, был готов к самому худшему. Увидев тело, принадлежавшеечеловеку, который не так давно приходил в магазин, чтобы узнать о Хулиане икоторого он принял за шпиона Фумеро, Фортунь разразился рыданиями и быстроушел. Полиция сочла такую реакцию за опознание. Фумеро, присутствовавший приэтой сцене, подошел к телу и молча стал рассматривать его. Он не видел Караксасемнадцать лет. Поняв, что перед ним труп Микеля Молинера, Фумеро лишь кривоусмехнулся и подписал заключение судебной экспертизы о том, что телопринадлежит Хулиану Караксу, приказав немедленно захоронить его в общей могилена кладбище Монтжуик.

Я много раз спрашивала себя, почему он решил поступитьименно так. У инспектора полиции Франсиско Хавьера Фумеро была своя логика.Умерев под именем Хулиана, Микель, сам того не подозревая, обеспечил Фумеронадежное алиби. С этого момента Хулиана Каракса не существовало. Следовательно,не было повода увязывать имя Фумеро с тем, кого он надеялся рано или позднонайти и убить. Шла война, и у немногих вызвала бы подозрения смерть человека, укоторого даже не было имени. Официально Хулиан Каракс перестал существовать. Онпревратился в тень. Два дня я провела дома в ожидании Микеля или Хулиана,думая, что сойду с ума. В понедельник мне пришлось снова выйти на работу виздательство. Сеньор Кабестань уже несколько недель лежал в больнице и больше несобирался возвращаться к своим обязанностям. Его место в издательстве занял егостарший сын Альваро. Я никому ничего не рассказала, потому что рассказыватьбыло некому.

Тем же самым утром в издательство позвонил служащий моргаМануэль Гутьеррес Фонсека. Сеньор Фонсека объяснил мне, что накануне в моргпоступило тело некоего Хулиана Каракса. Сопоставив паспорт покойного и имяавтора книги, которая была при нем, и подозревая если не явное нарушение, тонекоторую небрежность в отношении соблюдения инструкций со стороны полиции, онсчел своим моральным долгом позвонить в издательство, чтобы поставить нас визвестность о случившемся. Слушая его, я чувствовала, что умираю. Я сразуподумала, что это ловушка Фумеро. Хотя сеньор Гутьеррес Фонсека выражался с щепетильностьюдобропорядочного служащего, в его голосе проскальзывало что-то такое, что дажеон сам не смог бы объяснить. Когда раздался этот телефонный звонок, я была однав кабинете сеньора Кабестаня. К счастью, Альваро ушел на обед, иначе я быпросто не смогла объяснить причину своего состояния. Из глаз у меня градомтекли слезы, а руки мелко дрожали, едва удерживая телефонную трубку. ГутьерресФонсека сказал, что счел целесообразным сообщить нам обо всем.

Я поблагодарила его за звонок тем фальшиво-формальным тоном,каким обычно завершают подобные разговоры. Едва положив трубку, я закрылась вкабинете и закусила кулаки, чтобы сдержать крик отчаяния. Потом я умылась ибыстро ушла домой, оставив Альваро записку, в которой говорилось, что язаболела, но завтра приду пораньше и разберу почту. Мне стоило невероятныхусилий не бежать по улице, а идти с невозмутимым видом, свойственным тольколюдям, которым нечего скрывать. Вставив ключ в замочную скважину, я обнаружила,что замок взломан. Внутри у меня все оборвалось. Внезапно ручка сталаповорачиваться изнутри. Я подумала, что сейчас умру, прямо здесь, на темнойлестнице, так и не узнав, что случилось с Микелем. Дверь в квартирураспахнулась. На пороге стоял Хулиан Каракс, мрачно смотря на меня. В тотмомент я почувствовала, как жизнь возвращается ко мне, и благодарила небеса зато, что вместо Микеля они вернули мне Хулиана. Надеюсь, Бог простит меня заэто.

Мы прижались друг к другу в бесконечно долгом объятии, нокогда я попыталась найти его губы, Хулиан внезапно отстранился и отвел взгляд.Я заперла дверь, и, взяв его за руку, повела в спальню. Вытянувшись на кровати,мы долго лежали обнявшись. Солнце клонилось к закату, и тени в комнате горелипурпурно-алым. Вдалеке раздавались выстрелы. С тех пор как началась война, ихможно было слышать каждую ночь. Хулиан плакал у меня на груди, а я чувствовала,как меня наполняет бесконечная усталость. Позже, когда совсем стемнело, нашигубы встретились, и под покровом ночи мы, наконец, освободились от одежды,пахнущей страхом и смертью. Я пыталась думать о Микеле, но горячие рукиХулиана, сжимавшие мое тело, лишили меня стыда и боли. Я хотела навсегдазабыться в его объятьях и никогда больше не возвращаться, даже сознавая, что нарассвете, обессилевшие, презирающие себя, мы не сможем смотреть друг другу вглаза, терзаемые мыслями о том, в кого мы превратились.

Я проснулась на рассвете от шума дождя. Комнату наполнялисерые сумерки. Кровать была пуста.

Хулиан сидел за письменным столом Микеля, нежно касаясьпальцами клавиш его печатной машинки. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Егоулыбка, теплая, отстраненная, ясно говорила, что он никогда не будет моим.Внезапно мне захотелось сделать ему больно, ранить его. Это было бы так просто— сказать, что Пенелопа мертва, что все это время он жил в заблуждении, что унего теперь осталась только я.