Я услышал ее голос:

— Але! Але! Кто это?

— Остроносе… Ой, простите, не знаю вашего имени, но мнесрочно нужно с вами увидеться. Дело первостепенной важности. Безотлагательножду вас там же.

Она изумилась:

— Кто это? Кто?

— Это тот сорокапятилетний мужчина, чей коньяк вы такбеспардонно выдули каких-нибудь десять минут назад. Ну может чуть раньше… илипозже…

Я задумался, подсчитывая.

— А-ааа! — обрадовалась остроносенькая. — Люська! Люська!Что ты говоришь, моя прелесть? Боже, как я рада! Не слышала тебя сто лет!

— Возможно, — ответил я, — если у вас секунда идет за год.Впрочем, так оно и есть — время работает не на вас, время ваш враг. Умоляю! — вэтом месте я вскрикнул. — Умоляю вас, срочно сверните разговор со своимидрузьями и поспешите ко мне, я все еще здесь, в ресторане, иначе быть беде.

— Люсенька, — затараторила остроносенькая, — так срочно я немогу, у меня неприятности: мой любимый на меня наезжает. Ну как обычно, он неправ, а я виновата. А почему бы и нет: он большой, он мужчина, у него кулаки —а что у меня? Одна глупость. Значит можно меня угнетать…

— Послушайте, — раздраженно прервал я эту дурочку, — ведетесебя глупо. Конечно понимаю, пользуясь случаем, вы решили устыдить вашегогориллу. Возможно вы правы, сам не стал бы внедряться в воспитательный процесс,но тогда выйдет так, что этот горилла вам уже не понадобиться…

— Почему? — со смешком удивилась остроносенькая.

— Потому что вас у него не будет. Сейчас же идите ко мне,подробней объясню при встрече, и вы сразу со мной согласитесь.

— Люся-яя, ты меня интригуешь, — игриво пропела она исерьезно добавила: — Буду в кратчайшие сроки.

И не обманула: что-то очень быстро растолковав своемугорилле, она чмокнула его в щеку, в другую и, перепорхнув через дорогу, влетелав холл ресторана.

— Что вы ему сказали? — на всякий случай поинтересовался я,с удовлетворением отмечая, что горилла и его друзья спокойненько направляются кнавороченному джипу.

— Сказала, что Люська мне предлагает отпадные джинсы.

— И он вас отпустил по такой ничтожной причине? — не повериля. — Вы же ругались. Он же проходу вам не давал, ревновал. И теперь вы хотитеменя убедить, что он отпустил вас? Из-за такой ерунды?

— Сразу отпустил, потому что знает: я не переживу, еслиджинсы достанутся Аське. И он не переживет, — заверила остроносенькая,энергично увлекая меня в недра ресторана.

И в этот момент меня словно молнией поразило: я услышалголос матушки. “Яд жуткий! Яд смертельный! Против него нет никакогопротивоядия, — сказала она. — Тот, кто отравится — обречен”.

— Так что же это выходит? — в отчаянии воскликнул я. — Вассовершенно нельзя спасти? Катастрофа! Как я забыл? Как я забыл?

Девица насторожилась:

— О чем вы? От чего вы собрались меня спасать?

— Так, ерунда, можете считать, что это шутка, — с напускнымравнодушием отмахнулся я, а у самого мысли как челноки засновали: туда — сюда,туда — сюда.

С секунды на минуту эта несчастная богу душу начнетотдавать: мне вдруг захотелось, чтобы произошло это в моем доме.

Я, наверное, очень плохой человек, но выбора у меня не было.Девицу, конечно же, жаль, но она сама эту участь выбрала — никто ее незаставлял…

Так что же мне теперь делать? Не за решетку же из-за нееотправляться. Там мне вряд ли удастся уйти из жизни с достоинством. Учитываястрогости содержания, вообще не удастся…

И что тогда получится, если вспомнить о моих намерениях?

Приговорят меня из-за этой чокнутой к десяти или двадцатигодам жизни?

Десять или двадцать лет жизнь эту мерзкую терпеть?!

Даже в мыслях это не-вы-но-си-мо!!!

Между прочим, могу и пожизненное схлопотать, кто знает,сколько дают за отравление дурочек — здесь я совсем несведущ. И это в то время,когда так нетерпится богу душу отдать. Да и что это за девица? Урод да и только.Родит еще таких же страшных и глупых детей — какая от них государству польза?

Нет, я не изверг, девицу, конечно, жаль, но что поделаешь? Яне виноват. Ни в чем не виноват: ни в том, что она яд мой выдула, ни в том, чтоэто толпа свидетелей видела — ее горилла глаз с нас не спускал. А уж в том, чтоадминистратор тщательно изучил и мои права и даже паспорт вовсе нет моей вины.Если сейчас остроносенькая начнет помирать, я пропал. А вот если довезу ее домоего дома, да дам ей спокойно отойти в мир иной в моей постели, то шанс ещеесть. Ночи дождусь и устрою ей, к примеру, утопление. Она же поругалась сосвоим гориллой, так почему не может утопиться с горя?

В общем, выбора у меня не было: надо было поскорей увозитьее с глаз людских долой.

— Кстати, — заволновался я, — а почему это ваш горилла неудивился тому, что, направляясь к Люсе, вы вернулись в ресторан?

— Я же забыла там сумочку, — глядя на меня своими огромныминаивными глазами, сообщила остроносенькая. — Сумочку от Кардена.

— А что же вы тогда держите в руках? — поразился я.

Она лукаво усмехнулась:

— Не все же так наблюдательны, как вы. Сразу чувствуется,что вы умны и даже мудры, не то, что мой Вован бестолковый.

— Ах, он Вован, ваш горилла, — прозрел я, машинальноотмечая, что не такая уж она остроносенькая и глупая, как мне казалось. Вполнесимпатичная и разумная девушка. Черт, как жаль, что ей придется умирать!

— Между прочим, он это почувствовал — никогда меня так неревновал, а тут ну просто взбесился! — сообщила она.

Я насторожился и, холодея, спросил:

— Что? Что он почувствовал?

Кокетничая, она призналась:

— Ну то, что вы мне понравились. Вообще-то он знает, что ябалдею от красивых мужчин. Всегда напрягается, если видит рядом такого.

Я растерялся:

— Что-то не пойму, вы о ком? О ком говорите?

— Да о вас, о вас.

— Вы действительно находите меня красивым?

— Даже слишком. Для мужчины чрезмерно, поэтому так ирассвирепел мой бедный Вован. Чувствует мою слабость. Знаете, у одного смазливолицо, у другого длинные ноги, у третьего какая-то необычайная стать, учетвертого в движениях завораживающая раскованность: не идет, а несет себя,небрежно, самоуверенно… Короче, в каждом свои навороты, так вот у вас естьсразу все. Глянешь со стороны: супермен, а не просто мужчина. Как тут необалдеть?! — спросила она, после чего обалдел как раз я.