— Я прошу вас! Прошу выполнить ваш служебный долг! Задержатьпреступника!

— Да прекратите же, Чингиз! Не паясничайте!

Молодёжь, сидящая у памятника, начинает нам аплодировать. Состороны всё это, наверное, походит на объяснение в любви… белокурый рыцарьсклонился перед прекрасной дамой…

Я вздрагиваю, когда понимаю, что мне это напоминает.

— Хорошо, я помогу вам это сделать, — говорит Чингиз. — Яэтого не хотел…

Он суёт руку под полу пиджака — и когда рука возвращается, вней блестит пистолет.

Но в следующий миг откуда-то из-за спины раздаётся хлопок.Лицо Чингиза заливает кровь — и он падает мне под ноги.

— Давно ты со мной не советовалась, — сказал папа.

Мы сидели на кухне и пили чай. Мама спала, я не стала еёбудить. Я бы и отца не будила — он сам проснулся, когда я выбралась из комнаты.

— Ты же всё равно не ходишь в глубину, — пробормотала я.

— Когда-то ведь ходил, — ответил папа.

— А почему бросил? — болтая ложечкой в чашке с чаем,спросила я. Чай я всегда пью без сахара, но упорно опускаю ложечку. Так онбыстрее остывает.

Я и раньше спрашивала отца, почему он так сторонитсявиртуальности. Хороший ведь программист, а живёт словно в каменном веке, толькоэлектронной почтой и пользуется.

— У меня был неплохой бизнес, — внезапно ответил отец.Впервые ответил! — А потом… пришлось переквалифицироваться в управдомы.

Больше я спрашивать не стала. Наверное, папа работал накакой-то специфической операционной системе, и когда она пересталаиспользоваться — не сумел вовремя переквалифицироваться.

— Что дальше? — спросил папа.

— Дальше… полиция набежала. Притащили сканеры, сняли след…говорят — стреляли чем-то незаконным, второго поколения. Видимо, пожгли машинуосновательно. Стали искать стрелка… да куда там…

— Тебя не заподозрили?

— Да нет… обыскали, но ничего.

— А его пистолет? — спросил отец.

— Зажигалка. — Я опустила глаза. — Самая обыкновеннаязажигалка! Паяц…

Папа вздохнул. Покосился в тёмное окно. По улице, скользяфарами по мокрому асфальту, проехал автомобиль. Хороший какой-то, почтибесшумно проехал…

— Каринка, давай думать… Первое — как ты считаешь, этотЧингиз — он не врал насчёт тюрьмы?

— Думаю, не врал, — призналась я. — Там что-то нечисто. Нуне станут наши такие деньги выбрасывать! Даже чтобы перед иностранцами пальцыраскинуть — не станут!

— Хорошо… — Папа воровато посмотрел на меня и спросил: — Утебя сигареты остались?

— Откуда? — Я округлила глаза.

— Карина…

— Сейчас, пап…

Курю я редко. Но пачка «Ротманса» в сумочке всегдаболтается. Мы закрыли дверь кухни поплотнее и закурили. Курить с отцом былокак-то неловко… последний раз подобную неловкость я испытала лет в десять,когда родители меня купали… и ничего я тогда не сказала, но только отец большене заходил в ванную, когда я мылась.

— Второе. Дайверы — индивидуалисты, — вдруг сказал папа. —Куда большие, чем хакеры. Не станут они ради общего блага воевать… а вот радитого, чтобы остаться уникальными…

У меня начали гореть уши. Я думала точно о том же. КрасавчикЧингиз мог говорить всё что угодно, но, если копнуть поглубже, всюдуобнаружится корыстный интерес. Всегда и везде.

— И ты веришь в дайверов, папа? — спросила я.

— Верю, Карина. Третье. — Папа посмотрел мне в глаза. — Еслиза виртуальной тюрьмой скрыт какой-то серьёзный государственный проект… Дочка,это тебе нужно? Даже у свихнувшихся на законности и правах личностиамериканцев… что говорить о нас.

— У меня есть задание, — сказала я. — Я должна составитьотчёт.

— Составь. Ты обязана была пользоваться «жучками»?

— Да. Как иначе наблюдать за персоналом?

— И что — персонал?

— Несёт службу. — Я пожала плечами. — Качает порно из сети.В игрушки играет.

— Ну и прекрасно. Обнаружено неуставное несение службы… иликак там у вас положено говорить? Ты ведь не должна была сажать «жучков» назаключённых? Ну и всё. Нельзя пускать под откос собственную жизнь радиабстрактной справедливости!

— Папа, а ты не знал какого-нибудь Чингиза? — спросила я.

Папа покачал головой:

— Если и знал, то ничем он мне не запомнился. Да ты небеспокойся. Наверняка ты ему важнее, чем он тебе. Карина?

Я вскочила, распахнула дверь кухни. Прислушалась. Точно…где-то в комнате печально тренькал мобильник.

— Пап, сейчас…

Вот уж чего не хватало — так это ночных звонков. На работе япро мобильный не говорила, да и вообще номер знали немногие.

— Да! — хватая со стола телефон, ответила я.

— Привет. Нас прервали, Карина.

Чингиз!

Голос был его.

— Это не я, — быстро сказала я.

— Да уж знаю. Карина, нам надо встретиться.

— Сейчас войду. Где?

— Нет, лучше уж наяву. — Чингиз рассмеялся. — До настоящихпуль, надеюсь, дело не дойдёт. А в Диптауне нас опять могут прервать. Я могуподъехать, если это удобно.

Где он достал мой адрес, я даже спрашивать не стала.Очевидно, там же, где и телефон.

— Лучше на нейтральной территории, — ответила я. — Давай…где-нибудь…

— Улица Пасечная, — сказал Чингиз.

— А где это?

— Не знаю. Сейчас проверю, есть ли такая вообще… Есть. Упятого дома по Пасечной улице, хорошо?

— Хорошо. — Я не колебалась. — Я выезжаю прямо сейчас. Там ивстретимся.

— Оки, — весело сказал Чингиз. — До встречи.

Я отключила телефон. Посмотрела на дисплей — конечно же, унего стоял запрет на определение номера. Ладно, понадобится — выясним…

— Прямо сейчас?

Папа зашёл в комнату вслед за мной. И всё слышал.

— Не пустишь? — с вызовом спросила я.

— Нет, — отец покачал головой, — нет, Карина. И не подумаю.

Я с любопытством посмотрела на отца. В детстве я точнознала, что люблю маму и папу, что лучше них никого на свете нет. Потом… и самане заметила, как перестала об этом задумываться. Не разлюбила, а простоперестала думать такими словами.