– Попробуем пробраться, – сказал я, – на той сторонедолжен быть выход.

– Откуда знаешь?

– Дык я ж был литейщиком, – пояснил я гордо.

– В самом деле, Ваше Графство?

Я кивнул, вздохнул:

– Кем я только не был… Пошли.

Крадучись мы перебегали от одной исполинской конструкции кдругой. От железа тянет жаром смерти, все-таки дерево изначально человечнее,недаром же все разборки переносятся в такие вот цеха, чтобы горячие головывзмементили о морэ и, может быть, передумали, все-таки численность населениянашей страны и так сокращается, самое время, как патриоты, мэйк лав, нот во.

Огненная струя, что издали выглядела струйкой, вблизиоказалась настоящей рекой расплавленного металла, грозно ревущей и пенящейся,по красивой дуге ниспадающей из короткого широкого желоба в исполинский ковш.Сам ковш в глубокой яме, края ковша на полметра над полом, так что, еслиспоткнуться… впрочем, такая волна жара отшвырнет любого споткнувшегося.

К ковшу подъехал на ветхой платформе изъеденный ржавчинойцилиндр. Оттуда, скрипя шарнирами, выдвинулся рычаг манипулятора, зачерпнулметаллическим стаканом расплав, втянул в грудь, а на верхней части возникли натабло и замелькали, быстро сменяясь, цифры. Автоматический анализ, понял я,проба на углеродистость. А мы по старинке ковшиком на длинной ручке!Обжигались, а потом бегом несли плещущий металл в лабораторию на другом этаже…И так несколько раз за смену!

– Хорошо теперь здесь работать, – прошептал я. – Просторай…

Торкесса шумно дрожала, ее хорошенькая мордочка от обилияогромных древних механизмов выглядела подавленной, в глазах страх.

– Как вы можете так шутить…

– Какие шутки, – сказал я с завистью. – Видела бы ты,как в таких цехах работали раньше! А то и сейчас… на Украине какой-нибудь.

Мы начали огибать мартеновскую печь, толстая стенавздрагивала, я покосился на бледное лицо торкессы с вытаращенными глазами, онапредставляет море расплавленного металла по ту сторону этой обшивки, обложеннойогнеупорным кирпичом, что вообще-то быстро прогорает, растекается сосульками.

Я зябко передернул плечами, тоже довоображался, сказалбодро:

– Как только добежим…

Поперхнулся, в дальнем светлом проеме выхода возникличеловеческие фигуры. Трое, четверо, нет, уже восемь человек… В руках автоматы,пистолеты и гранаты на поясах, а за плечами гранатометы и стингеры.

– Это зорги… – прошептала она обреченно.

– А не братки?

– Какие братки? – переспросила она.

– Солнцевские или долгопрудненские, – ответил яраздраженно, – какая разница?

– Я таких систем не знаю, – прошептала она. – В нашейГалактике…

– Да ваша Галактика на задворках, – буркнул я, – еслитам о солнцевских не слыхали. А Люберцы так вааще… Правда, их время прошло…

Вошедшие шли медленно, не спеша, заглядывали во всезакоулки. Мы затаились, как мыши, я лихорадочно продумывал все варианты, нопротив лома нет приема, окромя другого лома, а это значит, что мы должны бытьпо меньшей мере в штурмовом танке, да и то бабка надвое поплевала: у троих изних в руках как раз противотанковые ракеты.

Подходили все ближе, я опустил ладонь на голову торкессы ипридавил чуточку, золотой блеск волос может выдать, она затихла. В непрестанномтяжелом шуме огромного литейного цеха я отчетливо слышал обрекающие шаги,сопение всех восьмерых. Один непрестанно чавкает, пуская пузыри чуингам, этомупредназначено погибнуть первым, или я вообще последний дурак и ни черта в этоммире, именно в этом, не понимаю…

– Я напрягся, готовясь выскочить, пропадать так смузыкой, но они остановились в двух шагах от нас, долго смотрели поверх нашихголов, тянули напряженную паузу, наконец один произнес с явной досадой:

– Да нет их здесь, босс.

– Должны быть, – ответил тот, что в середине, непризнать в нем босса трудно: красивый и элегантный, в черном плаще и моднойшляпе, этакий скучающий эстет-аристократ, в то время как все остальные –типичные наемники-профессионалы. – Нам сообщили, что ловушка для нихрасставлена именно здесь…

– У них не хватило ума, – подал голос второй, –добраться до этой ловушки.

– Им бы че-нибудь попроще, – добавил третий, – а нециркачку…

Они постояли, озирая остальные две трети исполинского цеха,никому в этот ад идти не хочется. Еще одна мартеновская печь начала выдаватьпродукцию, то есть в стене толстой металлической башни образовалась огненнаядыра, бурным потоком хлынул расплавленный до легкости спирта тяжелый металл,пронесся по желобу и жутким и прекрасным водопадом низвергся в подставленныйковш. Выметнулись, как при салюте, мириады огненных искр, взлетели до самогосвода. Если хоть одна такая искорка попадет на плащ или шляпу…

Босс передернул плечами:

– Мерзость какая… В самом деле, кто сюда придет? Развечто на альтернативную службу… Уходим.

Я едва сдерживал дыхание, торкесса вообще затихла, будтосомлела, а они начали медленно, очень медленно поворачиваться, теперь ведь,когда уходят, можно и подемонстрировать, что, если бы не приказ, все бы здесьперевернули, в каждую мышиную норку заглянули, даже в ковше бы пошарили голымируками, а так вот подчиняются приказу, уходят, уходят, уходят…

Удалялись по направлению к распахнутым воротам с ленивойграцией наемников, которым все до Фаберже. Я молил судьбу, чтобы двигалисьпобыстрее, ну что это как будто через плотную воду, даже через густой клей,мухи какие-то осенние, а не киногерои, им только за ленивцами наблюдать даослабленных улиток ловить, горячие эстонские парни…

Но удаляются, удаляются, вот уже в распахнутых воротах ихохватил солнечный свет, наполовину скрыл, окружив ореолом благородных героев,светлым сиянием тех, кому подражают, на кого стараются быть похожими все, укого только одна извилина, да и та между ягодицами, а таких, естественно,большинство, так что это герои масс.

Они исчезали, а тем временем из мартеновской печи огненнаяструя начала иссякать, к ковшу подъехала тележка, механическая рука взялапробу, цилиндр выждал, когда прекратится мелькание цифр, послышалось тихоежужжание, из прорези выполз листок бумаги формата А-4. Мы все еще сидимпригнувшись, почти рядом, тележка подъехала к нам, длинная рука протянула внашу сторону листок с длинными рядами цифр.

Я попытался попятиться, но зад уперся в теплую стену изметалла. Торкесса чему-то вздохнула, а я с ужасом смотрел, как рука всеудлиняется, похожая на составное удилище, наконец гулкий металлический голос проговорилотчетливо:

– Рапортую о наличии в пробе металла повышенной окисинитратов…

Я не смотрел на робота, все внимание на громилах, что почтиисчезли в потоках солнечного света. Нет, не все исчезли, один еще виден, хорошобы тот, который постоянно жует, у него не только мозги, но и уши заплыли.