По моему мнению, половины пути мы так и не прошли, а ужестемнело. Впрочем, песчаная дорога хорошо была видна в темноте, и заблудитьсямы не боялись.

Другое беспокоило меня. Кому доводилось идти ночью черезполе, тот знаком с тревожным чувством, которое возникает как бы без всякойпричины. На бескрайнем небе, которого в городах просто не бывает, засверкализвезды, ночь выдалась безлунной, и это тоже почему-то пугало. Женька, пыхтяиз-за своей тяжкой ноши, старалась держаться рядом со мной, то и деловглядываясь в темноту.

— Ты трусишь, что ли? — не выдержала я.

— Чего мне трусить? — обиделась подружка и тут жедобавила:

— Где эта чертова деревня?

— Не поминай на ночь, — шикнула я. Женька испуганноохнула и перекрестилась, а я смилостивилась и взяла у нее чемодан.

— Думаешь, половину прошли? — спросила она, я лишьпожала плечами.

— Ты вот что, — решила я отвлечь ее от глупыхмыслей, — расскажи мне про убийство Холмогорского, если сама чего знаешь.

— Давай я тебе лучше утром все расскажу, —вздохнула она. — Вспоминать покойников к ночи тоже не очень хорошо.

— Да что на тебя нашло? — разозлилась я.

— Сельская местность не является для меня привычнойсредой обитания, — обиженно заметила подруга. — А ты правда ничего небоишься или выпендриваешься?

— Я боюсь в темноте деревню проглядеть, — ответилая. — Не забывай, люди без света сидят, да и время для деревенских ужепозднее.

— Надо быть внимательнее, — согласно кивнула она ипошла веселее.

Впереди возникло что-то темное, судя по очертанию, еще одинперелесок, мы прошли мимо, и тут Женька заорала что есть мочи, а я с перепугувыронила чемодан и хотела тоже заорать, но нашла в себе силы спросить дляначала:

— Ты чего, чокнутая?

Подружка ткнула пальцем за мою спину и невнятнопробормотала:

— Удавленник.

Я посмотрела в ту сторону и от неожиданности вздрогнула, апотом здорово осерчала на подругу.

— Женя, ты дура, — сказала сурово. — Этожуравль.

— Журавль? — растерялась она.

— Колодец.

И в самом деле, в нескольких шагах от нас находился колодец,на длинной цепи, свисая с длинного наклонного шеста, темнело ведро и чутьзаметно раскачивалось с неприятным скрипом.

— Ох, господи, — перекрестилась Женька, — неповеришь, сердце в пятки улепетнуло, что за придурок до такой конструкциидодумался?

— Надо знать родную историю.

— А ты знаешь?

— Частично. — Судя по вредности, которая рваласьнаружу, о душевном спокойствии подруги можно больше не волноваться. —Идем, — позвала я. — Если есть колодец, значит, деревня всего в трехшагах, а может, мы уже в деревне, просто еще не поняли.

Женька воодушевилась, сделала несколько шагов по дороге иткнула пальцем куда-то в сторону.

— Свет.

И точно, слабое сияние пробивалось из темноты. Незадумываясь, мы свернули с дороги и заспешили на огонек и вскоре чуть неуперлись носами в бревенчатое строение с крохотным оконцем, на котором стояласвеча, пламя слабо подрагивало, а я завороженно таращилась на него.

Между тем Женька уже стучала в низкую дверь, и я присоединиласьк ней.

И только после этого сообразила, что бревенчатое сооружение— это баня и ломиться сюда, как бы это выразиться, не совсем прилично. Однакохозяева выбрали не совсем подходящее время, чтобы попариться.

Послышались шаги, затем дверь распахнулась, и мы увидели… ужне знаю, что на меня нашло, но заорала я еще громче Женьки. Перед нами стоялосущество, смутно похожее на пожилого мужчину, в беспалой лапе оно держалостакан со свечой, освещавшей снизу его лицо, заросшее рыжей щетиной, с черными глазками-пуговкамии кустистыми бровями. Существо ухмылялось, демонстрируя два желтых жуткого видаклыка, на самые его брови была надвинута шапка-ушанка с торчащими в разныестороны ушами, грудь покрыла густая растительность, одежда отсутствовала.Существо премерзко хихикнуло и глумливо сообщило:

— Заждался.

Женька, слабо охнув, стала заваливаться вправо, а я заоралаеще громче.

Это привело подругу в чувство, и она присоединилась ко мне,но моих вершин достичь не могла. Не сговариваясь, мы резко развернулись и,бросив чемодан, понеслись в темноту не разбирая дороги. Я обо что-тоспоткнулась и грохнулась на мокрую от росы траву, Женька упала рядом, хриплодыша.

— Анфиса, что это было? — с ужасом пролепеталаона, оглядываясь. Никто за нами не гнался, лишь журавль поскрипывал рядом.

— Откуда мне знать?

— Этот… банник, да? Ты же литератор, должна знатьнародные обычаи и обряды.

— При чем здесь обряды? — возмутилась я.

— Он за нами не побежал, — продолжаларазглагольствовать Женька. — Видно, покидать свой объект ему не положено.Интересно, много тут таких объектов? Я знаю домового, лешего, теперь банника,конечно, а ты кого?

— Женя, ты дура, — второй раз за вечер сообщила я,но взволнованной Женьке было на это наплевать, она и глазом не моргнула. —Банник — это суеверие. — Отдышавшись, я поднялась на ноги, Женька тожевстала.

— Ага, — усмехнулась подруга, — суеверие, акто первый заорал?

— Конечно, оно выглядело необычно.

— Кто «оно»? — вредничала Женька.

— Ну… человек, естественно.

— Человек? — усмехнулась она. — Тогда пойдемза чемоданом.

Я вглядывалась в пугающую темноту ночи и совершенноотчетливо поняла, что возвращаться за чемоданом в настоящий момент не могу низа какие коврижки.

Этому решению сильно способствовал и тот факт, что чемоданбыл не моим, а Женькиным. Я сказала:

— Надо легко расставаться с вещами.

— То-то, — удовлетворенно заметила Жень — боишься,потому что сомневаешься, что оно местный житель, я имею в виду… короче, тыпоняла, — вздохнула подруга, ухватила меня за руку и задала вполне здравыйвопрос:

— Что делать-то будем?

— Надо к людям, — нервно оглядываясь, заявила я.