Сенник оказался маленькой комнатой с низким потолком,бревенчатыми стенами и крохотным оконцем. Там стояли две кровати с железнымиспинками и горой подушек, некрашеные полы были застелены полосатыми половиками.В целом все выглядело очень мило и к чести хозяйки — опрятно. Я рухнула наближайшую постель и мгновенно уснула.

Пробуждение было не из приятных. То есть я проснулась,вспомнила, не открывая глаз, где я и что со мной произошло вчера, с тоскойподумала о неблагодарном, никогда не любившем меня так, как любила его я, РоманеАндреевиче, едва не заревела с досады, посоветовала себе не раскисать, потомрешила позвонить Ромке, просто чтоб проверить его наличие в этом мире, а вконтакт, естественно, не входить, открыла глаза и… увидела жуткую физиономию.

Кто-то смотрел на меня, прижавшись к оконному стеклу.

— О господи, — охнула я и закрыла глаза, подождалаи еще раз взглянула на мир. Жуткая физиономия исчезла. Я пощупала свой лоб, негорячий и не холодный, затем посмотрела на часы: половина одиннадцатого,потянулась и позвала Женьку. Подружка тут же подняла голову и пожаловалась:

— Всю ночь чертовщина снилась, то я за кем-то бегу, токто-то за мной.

А под конец козел приснился, и вроде не козел даже и назадних лапах. Скажи, к чему такое?

— К дождю, наверное, — философски ответила я.

— Надо бы сонник приобрести, — вздохнулаЖенька, — давно собираюсь и все никак.

— Женька, ты сейчас никого не видела? — подумав,спросила я.

— Где? — сразу насторожилась подруга.

— Ну… может, в окно кто заглядывал?

— Анфиса, ты меня пугать завязывай, я с ночи пуганая.Как вспомню… — Договорить она не успела, в дверь громко постучали.

— Девчонки, — позвала тетка Августа, —выспались?. Идемте завтракать.

Мы торопливо оделись и покинули сенник. Вошли в кухню. Застолом похмелялся Василий. Августа стояла возле плиты, а на скамейке сиделбелобрысый подросток, именно его физиономию я и видела в окне несколько минутназад.

— Здравствуйте, — разулыбался он, — это ябабе сказал, что вы проснулись.

— Внук мой, — кивнула на белобрысого Августа, тотподнялся и заявил:

— Иван Семеныч Бородин.

— Очень приятно, — ответила несколько озадаченнаяЖенька, а я нахмурилась.

— А я знаю, как вас зовут, баба сказала, —радостно сообщил подросток.

Я задумалась: что-то в ребенке было не так, то есть всевроде бы нормально, руки-ноги на месте и голова, но как раз с головой что-то нев порядке, в смысле выражения лица, да и радовался он чересчур бурно для своеговозраста, если учесть, что особого повода для радости не было.

Белобрысый опустился на лавку и весело гукнул, а мы сЖенькой насторожились.

— Ваня, поди-ка к Татарину сбегай, чемодан гостейпринеси, он возле его бани должен находиться. — Мальчишка убежал, ахозяйка, накрывая на стол, сообщила:

— Внук у меня не в себе малость, папаша хроническийалкоголик, да и мать, если честно, не намного лучше. А он парень добрый, опятьже жалко, вот и взяла его к себе. Что ему в городе делать, одни тычки данасмешки, а здесь на свежем воздухе и не обидят.

Мы с Женькой кивнули, и я перевела взгляд на самогонныйаппарат, он все еще функционировал, банка заметно наполнилась.

— Давайте за стол. — Под моим напряженным взглядомтетка Августа взяла банку и принялась разливать жидкость в стопки.

— Давайте, — вдумчиво сказал Василий. — Зато, чтоб еще раз встретить солнце.

Мы выпили, но я твердо пообещала себе, что это в последнийраз, и покосилась на Женьку. Покосилась, честно сказать, со злостью. Ночныестрахи теперь казались мне несусветной глупостью, и стало ясно, что приехали мысюда напрасно, батюшка прав: все здешние беды от самогонных аппаратов.

Только мы приступили к трапезе, как дверь хлопнула, яповернулась и от неожиданности вздрогнула. В кухне в сопровождении ИванаБородина появился вчерашний банник. Это был мужичок неопределенного возраста, вшапке-ушанке, с рыжими патлами и небритый. Он весело скалился, демонстрируя дваоставшихся у него зуба, крупных, желтых и в самом деле здорово похожих наклыки. Однако, несмотря на это, мужик устрашительно не выглядел, а даженаоборот, комично, и теперь я терялась в догадках, с какой такой стати мы вчератак перепугались.

С заметным трудом дядька внес наш чемодан и пристроил его втрех шагах от порога.

— Здравствуйте, — радостно приветствовал он нас,косясь на стол, украшением которого являлась пол-литровая банка с самогоном.

— Здравствуйте, — недружно ответили мы.

— Садись, — кивнула гостю Августа. —Рассказывай, как вчера моих девок напугал.

Вова Татарин выпил, закусил, весело ухмыляясь, после чегопринялся рассказывать:

— Я вчера поздно вернулся, Зинка за керосином посылала.Я на мотоцикл — и вперед, выполнять задание, заехал к куму, выпили малость, вотя и припозднился, забыл, что Зинке обещал воды натаскать для полива. Онаразгневалась, а я, чтоб ей глаза не мозолить и в грех не вводить, ушел в баню.

Вдруг слышу шаги, идет кто-то, а так как с некоторых пор вдеревне у нас подозрительные дела творятся, решил взглянуть. Выхожу. Матьчестная, никак русалки. Увидели меня и в разные стороны — прысь. Я сначалазаволновался, потому что по ночам добрые люди не ходят, а у нас нечисть шалит.Думаю, не иначе видение мне было, и думал так до тех самых пор, пока чемодан неувидел.

Тут ясно стало, кого-то на ночь глядя из города принесло.Взял я чемодан, в бане спрятал, чтоб вещи не пропали, а сам домой пошел. Неуспел раздеться, слышу стук в окно… Думаю, девки, наверное, так и есть, а ониврассыпную, сказать ничего не успел. — Вова хихикнул. Августа нахмурилась,Василий молчал, а я чувствовала себя дура дурой. Женька, должно быть, ощущаласебя не лучше, на лице подруги отчетливо читалось недовольство. — Вещи вцелости и сохранности, — сообщил Вова и подмигнул нам. Мы поблагодарилиего, а Василий снова стал разливать, начав с нас, но Женька этомувоспрепятствовала, убрав наши стопки.

— Извините, — сказала она сурово, — мы наработе. Нам надлежит разобраться, что у вас тут происходит.

— Да уж, разберитесь ради Христа, — закивалаАвгуста, — никакого житья не стало.

Женька взглянула на Вову Татарина и решила, как видно,учинить ему допрос.