Много работаешь?

— Да нет, как обычно, — сухо ответил Марк и тут жевыбранил себя за черствость. Несомненно, беспокойство Эйба было совершенноискренним, к тому же ему единственному (если не считать психоаналитика) Маркмог бы рассказать о своем несчастье. На то, чтобы разговаривать об уходеДженнет с кем-то еще, ему просто не хватало душевных сил. Помимо всего прочего,это было просто унизительно, к тому же Марк боялся, что кто-то может подумать —он скверно обращался со своей женой и вынудил ее порвать с ним. Вместе с темему хотелось выговориться, и он буквально разрывался между желанием поплакатьсякому-то в жилетку и стремлением скрыть происшедшее во что бы то ни стало.

— Дженнет уехала, — сказал Марк, когда они с Эйбомвыходили из зала заседаний. Половину того, что говорилось на совещании, онпопросту не слышал, и это тоже не укрылось от внимания старого бухгалтера. Состороны казалось, будто тело Марка существует само по себе, в то время как душавитает где-то в другом месте, и так оно и было в действительности. Тем не менееЭйб понял его не сразу.

— Куда? В путешествие? — озадаченно переспросилон.

— Нет. Насовсем, — ответил Марк мрачно. Привычнаяболь тотчас полоснула по сердцу, и вместе с тем выговориться было ему простонеобходимо. — Мы расстались две недели назад, — продолжал он. —Дженнет уехала с детьми в Нью-Йорк, а я только что продал наш дом. Теперь онатребует развода.

— Вот это новость! — изумился Эйб. — Слушай,старина, мне очень жаль! — Ему и в самом деле было жаль Марка — беднягавыглядел совершенно раздавленным. Но Эйб успокоил себя тем, что Марк еще молод,его жизнь на этом не кончается, пройдет время, боль утихнет… У него еще можетбыть и семья, и дети. — Я тебе сочувствую, — добавил онискренне. — Я просто не знал… — Эйб действительно ничего не слышал, хотя унего было очень много дел с фирмой, в которой работал Марк. Впрочем, привстречах они обычно разговаривали о своих клиентах, о налоговом законодательствеи других деловых вопросах, а отнюдь не о личных делах.

— Я никому не говорил… — Марк покачал головой. — Иты не говори. Я… не хочу…

Эйб с пониманием кивнул.

— Где же ты теперь живешь?

— В отеле неподалеку. — Марк назвал улицу. —Вполне сносный отель, но если честно — мне все равно.

Эйб сочувственно покивал.

— Может, пообедаем вместе? — предложил он. Эйбсобирался домой — смотреть матч «Доджерс» против «Ред Соке», но у Марка былтакой вид, что он может вот-вот рухнуть от истощения. Кроме еды, ему, несомненно,нужна была и дружеская поддержка. Марк и сам это понимал, но идти куда-то емуне хотелось. Закрыв вопрос с домом, он почувствовал себя еще хуже — гораздохуже, чем ожидал. Подписывая акт передачи, Марк чувствовал себя так, словноперед ним его смертный приговор. И в каком-то смысле так оно и было.

— Нет, спасибо. — Марк выдавил из себяулыбку. — Может быть, в следующий раз.

— Я тебе позвоню. До встречи. — Эйб потрепал другапо плечу и ушел. Он не знал, кто виноват в разводе, но ему было очевидно, чтоМарк потрясен, разбит, уничтожен. Не было никаких сомнений, что у него нет нилюбовницы, ни подружки. Должно быть, у Дженнет появился кто-нибудь, решил Эйб.Жена Марка была очень хороша собой, все мужчины на нее заглядывались, но он непомнил, чтобы она с кем-то кокетничала. Дженнет и Марк выглядели идеальнойамериканской парой — оба высокие, светловолосые, загорелые, голубоглазые;такими же голубоглазыми и здоровыми выглядели и их дети. Тот, кто зналФридменов недостаточно хорошо или не знал совсем, могли решить, что они родомоткуда-то со Среднего Запада, но это было не так.

Марк и Дженнет выросли в Нью-Йорке и жили в несколькихкварталах друг от друга, но познакомились только в Йельской школе права[2], куда поступили она — после Вассара, он — после Брауна[3]. Эйбу их брак всегда казался очень крепким, но, как видно, оношибался.

Марк задержался на работе до восьми часов, бесцельноперебирая бумаги на столе, и только потом поехал в отель.

По дороге он собирался перехватить в кафе пару сандвичей, ноесть ему по-прежнему не хотелось, и Марк ограничился тем, что выпил чашкускверного кофе. Он обещал своему лечащему врачу и психотерапевту, что будетпитаться нормально, и сейчас вспомнил об этом обещании. Завтра он попытаетсяпроглотить хотя бы что-нибудь, но не сейчас. Сейчас ему хотелось только одного:лечь в постель и включить телевизор. Может быть, ему даже удастся заснуть.

Когда он поднялся в номер, в гостиной надрывался телефон.Звонила Джессика. У нее в школе был хороший день — она получила высший балл заустный опрос, но в целом Нью-Йоркская школа ей не нравилась. Что касалосьДжейсона, то он возненавидел новую школу лютой ненавистью с самого первого дня.Разговаривая с дочерью, Марк сразу вспомнил об этом и с тревогой подумал, чтоего детям никак не удается приспособиться к новому окружению, хотя для этого,казалось, были все условия. Джейсона, к примеру, сразу же включили в школьнуюкоманду по футболу, а Джессику — в сборную округа по хоккею на траве, однакооба продолжали в один голос утверждать, что «в Нью-Йорке все сплошь дегенератыи подонки». Кроме всего прочего, Джессика, не зная истинных причин разводародителей, продолжала дуться на Марка.

Он не стал говорить дочери, что продал их дом. Маркпообещал, что постарается приехать в Нью-Йорк в ближайшем будущем, и передалпривет Дженнет и Джейсону. Положив трубку, он так и остался сидеть на кровати вкостюме и галстуке и лишь тупо смотрел на экран телевизора. Передавали какое-торазвлекательное шоу, но Марк ничего не видел. Слезы медленно катились по еголицу, а сердце сжималось от тоски и обиды.

Джимми О'Коннор был высоким, мускулистым, крепким молодыммужчиной с мощной грудью и налитыми бицепсами. Он до сих пор отлично играл втеннис и гольф, а в студенческие годы (учился Джимми в Гарварде) был членомсборной университета по хоккею с шайбой. После аспирантуры Джимми защитилдиссертацию на звание магистра психологии при Калифорнийском университетеЛос-Анджелеса, одновременно работая на добровольных началах в Уоттсе — самомкриминогенном районе города. Год назад он вернулся на работу в социальнуюслужбу, чтобы подготовить материалы для докторской диссертации по социологии,да так там и остался. К тридцати трем годам у него было практически все, чтотолько может пожелать человек: жена, друзья, интересная и перспективная работа,и все же он продолжал выкраивать время для спорта, организовав футбольную исофтбольную команды для детей, с которыми работал.

Его обязанности социального работника заключались в том, чтоон помещал сирот в приюты, работал с родителями, которые избивали своих детей,насиловали, морили голодом. Зачастую это означало, что Джимми забиралподвергшихся жестокому обращению детей в тот же приют или договаривался с ихродственниками, а материалы на родителей передавал в суд.