Федору удалось наконец зажечь спичку.

— Сколько вам лет? — внезапно спросил доктор.

— Тридцать два.

— Советую отрастить бороду. Вам с трудом дашь двадцать.

— Спасибо.

— Вы не дама, и это не комплимент. Когда я увидел вас вобеденном зале, заподозрил подвох. От Гурджиева можно всего ожидать. В первуюминуту мне показалось, он дурачит меня, вместо Федора Агапкина, с которым ясобирался встретиться в Берлине через пару дней, притащил сюда в Мюнхенкакого-то глухонемого юношу. Ладно, выкладывайте, чего хочет от меня господинУльянов?

— Ему кажется, что вы знаете, чем он болен. Вернее, почемуон болен и сколько ему осталось. На самом деле отправил меня к вам не он, аГлеб Бокий и поручил задать вам именно эти два вопроса: почему и сколько?

— Бокий? Юный мистик, мечтавший найти в Монгольских степяхтрон Чингисхана? Кто он теперь, этот юноша? Видный чекист?

— Он возглавляет спецотдел. Шифры, техническое оборудование.Он порядочный человек. Возможно, из всех них он единственный, кто искреннепривязан к Ленину и никогда его не предаст.

— Порядочный человек, — доктор усмехнулся в усы. — Откудаэта странная идея использовать Гурджиева как посредника?

— Видимо, других вариантов у Бокия не было. Он пыталсяобеспечить полную секретность.

Доктор долго смеялся, даже слезы потекли. Он погасилпапиросу, достал платок, промокнул глаза, усы, высморкался и пробормотал:

— На самом деле ничего смешного. Извините. Для вас, русских,все это весьма печально. Да и для нас, немцев, тоже. Что, господин Ульяновдействительно так плох?

Федор принялся подробно рассказывать о болезни Ленина, ноКрафт остановил его:

— Симптоматика мне известна. Меня интересует ваша оценка егодееспособности, сохранности интеллекта. Деменции нет у него?

— Нет. Он в здравом уме.

— В здравом уме, — медленно повторил Крафт. — Тогда почемуон до сих пор не догадался?

— О чем?

— Федор, вы латынь хорошо помните?

— Ну, в общем, неплохо.

— Как бы вы перевели слово «ленио»?

Федор застыл с горящей спичкой в руке. Огонек обжег пальцы.Он дунул, выронил обгоревшую спичку, поднес пальцы к губам и прошептал:

— Ленио… кажется, сводник, совратитель.

— Совершенно верно. — Доктор взглянул на часы и поднялся. —Пожалуй, нам пора. Пойдемте.

Федору даже не пришло в голову спросить куда. Он шел рядом сдоктором по мокрой пустой аллее. Дождь кончился, небо расчистилось, утих ветер,опустились холодные спокойные сумерки. Несколько минут шли молча, наконецдоктор сказал:

— До того как господин Ульянов стал Лениным, у него быломножество кличек. Их он придумывал сам. Ильин, Тулин. Когда я с нимпознакомился, кстати, это произошло именно тут, в Мюнхене, в девятьсот первом,он жил под странным именем Иордан К. Иорданов. Лысеющий молодой человекразъезжал по Швабингу на велосипеде, с ума сходил от Вагнера и Бетховена, бралдешевые уроки немецкого, страдал головными болями и желудочными неврозами. Я вто время сочувствовал социал-демократам. Эмигрантов, гонимых за идею, лечилбесплатно. Я предупреждал Ульянова еще тогда, что он слабоват для этихэкспериментов.

— Политических? — осторожно уточнил Федор.

— Скорее, медицинских. Господин Ульянов был одержим жаждойвласти и привлек к себе внимание определенных сил, у которых острый нюх наодержимость подобного рода. Мечтателю объяснили, что для исполнения мечты нужнысверхчеловеческие способности, и предложили пройти ряд сложных, довольномучительных процедур, направленных на пробуждение спящих зон мозга. Онсогласился. Прошел инициацию, принял имя Ленин, не задумываясь над смыслом.Между тем данное ему имя являлось предупреждением. Сводник — фигура переходная,временная, но никак не главная.

— Инициацию? — ошеломленно переспросил Федор. Докторпоправил шляпу, плотнее замотал шею шарфом.

— Ну, давайте назовем это специальной обработкой, глобальнымизменением личности. Используются сложные методики, известные еще с глубокойдревности. Галлюциногены, гипноз, разного рода ритуальные упражнения,направленные на жесткую стимуляцию определенных зон мозга и всей нервнойсистемы. Мне приходилось сталкиваться с печальными последствиями такойобработки. Мозг не выдерживает.

— Но кто, кто они? Кого вы разумеете под «определеннымисилами»?

— Скажем так, гости из огромной и мощной державы, которойнет на карте. Многочисленным ее обитателям жизненно необходимо постоянноповышать уровень зла и страдания здесь, на земле. Наше зло и страдание — ихпища. Держава эта не скрывает своих целей, действует совершенно открыто. Ковторой половине девятнадцатого века нашим гостям удалось настолько огрубить иупростить сознание миллионов людей, что секретности, конспирации теперь вовсене нужно. Мы заколдованы материализмом. Нынешний материализм — этоколоссальный, глубоко продуманный и тщательно организованный магический акт.

— Вы сказали — гости. Наверное, непрошеные?

— Нет. Они не могут явиться без приглашения, но это непроблема. Всегда есть, кому позвать их.

Парк давно остался позади. Федор и доктор шли по люднымвечерним улицам. Стемнело, зажглись фонари. Двери кондитерских и пивных то идело открывались, впуская вечерних посетителей. Внезапно доктор остановился,принялся шарить по карманам.

— Беда. Я забыл очки. Федор, прочитайте, пожалуйста, чтонаписано на вывеске, у перекрестка. Вон той, самой ободранной и тусклой.

— «Киндкеллер». Лучшее пиво в Баварии.

— А, значит, мы уже пришли. Все вопросы потом. Смотрите,слушайте, запоминайте.

В просторном зале пивной «Киндкеллер» происходило нечтовроде собрания или митинга. Зал был битком набит шумной подвыпившей публикой.Лавочники, рабочие, молодые подмастерья, мелкие чиновники и множество людей вбаварских национальных костюмах. Деревянные широкие лавки у огромных столов всебыли заняты, сесть и даже встать оказалось совершенно некуда. От табачного дымаи кислого пивного перегара щипало глаза.

— Не отставайте, держитесь за меня, — сказал доктор и сталпротискиваться сквозь толпу.

В глубине зала возвышался деревянный помост. Справа от негостоял небольшой стол, за ним сидело несколько молодых людей с блокнотами, рядомкрутились фотографы.