Доктор продвигался влево, иногда кому-то кивал, отвечал наприветствия.

— Добрый вечер, господин Розенберг! Мое почтение, господинЭккарт! Здравствуйте, Карл! Рад вас видеть!

Люди, с которыми он здоровался, резко выделялись изпростонародной шумной толпы. Розенберг — холеный молодой блондин, бледный, сумными серыми глазами и аскетически сжатым тонким ртом. Эккарт — лысыйжирноватый старик, совершенная развалина, но с явными следами интеллекта наиспитом отечном лице.

Тот, кого доктор назвал Карлом, человек лет пятидесяти,высоколобый, с большим горбатым носом, выглядел как классическийуниверситетский профессор. Именно к нему и направился доктор вместе с Федором.

Слева от помоста, у прохода во внутренний коридор, стоялонесколько стульев. Эрни представил Федора как своего студента из Берлина,русского происхождения. Фамилия Карла была Хаусхофер. Он действительно оказалсяпрофессором, преподавал геополитику в Мюнхенском университете. Рядом с нимсидел сумрачный молодой брюнет с квадратным лицом и необыкновенно широкимичерными бровями. Он был студентом Хаусхофера, звали его Рудольф Гесс.

Кельнер принес еще стул и табуретку.

— Адольф уже здесь, вы как раз вовремя, Эрни, — сказалХаусхофер.

Едва успели сесть и обменяться несколькими словами, пивнаявзорвалась аплодисментами. Федор заметил, что одно место рядом с Хаусхоферомосталось свободным. На стуле лежала черная фетровая шляпа.

Аплодисменты нарастали. На помост поднялся невысокийузкоплечий мужчина в темном костюме. Лицо его было изможденным, озабоченным,прядь прямых тускло каштановых волос косо падала на лоб. Над губой темнелаккуратный квадратик усов. Федор подумал, что это работник пивной, явилсяподготовить помост для выступления какого-то важного оратора. Но мужчинаостановился у края, посередине, выпрямился, слегка прогнулся назад, сложил рукиу причинного места и принялся молча оглядывать зал бледно-голубыми навыкатеглазами.

— Адольф, — страстно выдохнул Гесс.

— Адольф Гитлер, — прошептал Эрни Федору на ухо. — Когдабудет говорить, обернитесь украдкой, понаблюдайте за лицами в аудитории.

Гитлер просто стоял и смотрел. Аплодисменты медленноугасали, уже никто не кричал, стих звон пивных кружек, перестали двигаться позалу кельнеры. Еще звучали какие-то поскрипывания, покашливания, шепоток.

Федор на секунду отвлекся, из глубины коридора послышалсязвук спускаемой воды, на цыпочках, спешно застегивая пуговицу брюк, явилсякнязь, занял свободный стул, шляпу положил на колени.

Гитлер дождался абсолютной тишины и заговорил, сначаласпокойно, даже как будто виновато стал описывать печальное положение Германии сноября восемнадцатого года. Крах монархии, унизительный Версальский мир,безработица, крушение надежд. Он покритиковал кайзера за слабоволие, обвинилпоборников Веймарской республики в том, что они потакают требованиямпобедителей, которые оторвали у Германии все, кроме могил погибших на войне.

В сущности, он ничего нового не рассказывал людям,набившимся в пивной зал. Но они слушали как завороженные. Он шире расставилноги, принялся жестикулировать, голос его набирал силу. Он заговорил опатриотизме и национальной гордости, обругал спекулянтов, наживающихся надефиците, поведал, как они истратили огромную сумму в иностранной валюте наимпорт апельсинов из Италии для богатых, в то время как половина населенияГермании на грани голода.

От спекулянтов и черного рынка он перешел кевреям-торговцам, которые наживаются на народном горе. От евреев переключилсяна коммунистов и социалистов, которые стремятся разрушить немецкие традиции.Пообещал аудитории, что немецкий народ скоро избавится от всей этой нечисти.Начал фразу тихо, а последние слова истерически проорал.

Тембр голоса, интонации, скачки от полушепота к воплю,резкая жестикуляция — все это казалось тщательно продуманным, отрепетированным.

Зал замирал в благоговейном молчании, взрывалсяаплодисментами, захлебывался восторгом, опять замирал.

Гитлер воспользовался очередным несмолкающим шкваломаплодисментов, достал платок, промокнул вспотевший лоб, наклонился, взялпротянутую ему снизу чьей-то услужливой рукой кружку пива, сделал несколькоглотков. Это чрезвычайно умилило аудиторию, вызвало новую бурю оваций.

Отдых закончился, Гитлер властным жестом потребовал тишины.Федор оглянулся. Таких зачарованных, застывших лиц он не видел в России даже насамой высокой митинговой волне. Так не слушали никого. Ни Троцкого, ниСвердлова, ни тем более Ленина. Разве что Керенского, когда он только начиналсвою короткую политическую карьеру.

Между тем Гитлер опять занялся евреями. Заявил омеждународном заговоре, цель которого — разрушить европейскую цивилизацию спомощью капитализма и большевизма, рассказал о «Протоколах сионских мудрецов»как о подлинном секретном документе.

Речь теперь походила на лай крупного энергичного пса, фразыстали короткими, рублеными, и каждую он сопровождал резким жестом правой руки,словно бил, добивал, уничтожал невидимого врага.

— Мы возродим великий дух немецкого народа! Германия должнабыть свободна!

Зал изнывал в экстазе, кружки ритмично стучали о столы. Втечение всего долгого выступления никто даже закурить не решился, и воздух впивной стал прозрачным.

— Германия, проснись! — этот последний возглас прозвучал,как удар хлыста.

Зал взвыл, завизжал. Особенно страшно было смотреть наженщин, многие рыдали и тянули руки к деревянному помосту.

«Это не мюнхенская пивная, не Германия, не двадцатый век.Это нечто древнее, первобытное, — думал Федор, — жрецы, магия, человеческиежертвоприношения».

— Карл, но мне действительно пора, рано утром я возвращаюсьв Берлин, надо хоть немного поспать, — донесся до него голос Эрни.

Гитлер вытирал мокрое бледное лицо, к нему на помостподнимались какие-то люди, и скоро он исчез за их спинами. Князь шептался сразвалиной Эккартом и вел себя так, словно ни с Крафтом, ни с Федором незнаком.

Наконец выбрались на улицу, несколько кварталов прошлимолча. Федор чувствовал себя совершенно разбитым. Говорить не хотелось. УлицыМюнхена, опустевшие, спокойные, были сказочно красивы в фонарном свете.

Наконец доктор нарушил долгое молчание и тихо произнес:

— Тот самый лупоглазый австриец, о котором спрашивал Микки.Он так и не поступил в Венскую академию художеств.

Вуду-Шамбальск, 2007