Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Птица после скитаний
прилетает обратно...
В каждом встреченном лесе
свой ей чудится дом.
Нет, она не мечтает
о небесной дороге:
Счастье в том,
чтоб добраться до родного гнезда.
И пускай не остался
с нею друг ее прежний,
Гомон стаи шумливой
птице радует слух.
Ясным днем или ночью —
воздух чист и прозрачен.
Так чисты ее думы,
устремленные вдаль.
Источник: "Китайская классическая поэзия в переводах Л. Эйдлина", 1984
IV. "Птица после скитаний прилетает обратно... Успокоились крылья на холодных ветвях..."
Птица после скитаний
прилетает обратно...
Успокоились крылья
на холодных ветвях.
Днем, в полет отправляясь,
этот лес не покинет,
Ночью, дерево выбрав,
на вершине уснет.
Свежий утренний ветер
светлой радостью веет,
Хоры стройных напевов,
не смолкая, звучат...
Ни тенета, ни стрелы
ей теперь не опасны:
Утомленную птицу
не заманят опять.
Источник: "Китайская классическая поэзия в переводах Л. Эйдлина", 1984
"Стихи о разном"
2. "К ночи бледное солнце в вершинах западных тонет"
К ночи бледное солнце
в вершинах западных тонет.
Белый месяц на смену
встаёт над восточной горой.
Далеко-далеко
на все тысячи ли сиянье.
Широко-широко
озаренье небесных пустот...
Появляется ветер,
влетает в комнаты дома,
И подушку с циновкой
он студит в полуночный час.
В том, что воздух другой,
чую смену времени года.
Оттого что не сплю,
нескончаемость ночи узнал.
Я хочу говорить —
никого, кто бы мне ответил.
Поднял чарку с вином
и зову сиротливую тень...
Дни — и луны за ними, —
покинув людей, уходят.
Так свои устремленья
я в жизнь претворить и не смог.
Лишь об этом подумал —
и боль меня охватила,
И уже до рассвета
ко мне не вернется покой!
Источник: Тао Юань-Мин "Стихотворения", 1972
"Наставляю сына"
VI. "Строг к себе и к другим Тао Мао, мой дед..."
Строг к себе и к другим
Тао Мао, мой дед,
Был усерден в конце,
как в начале пути.
Благороден и прям
на сановных местах,
Мир и ласку простер
он на тысячу ли.
Человеколюбив
был покойный отец.
Прост и ровен с людьми,
скромен, искренен, чист.
Вверил жизнь он гряде
в ветре мчащихся туч,
Не смущали его
ни веселье, ни гнев.
Источник: Тао Юаньмин "Лирика", 1964
VII. "Ах, как чувствую я эту малость мою..."
Ах, как чувствую я
эту малость мою!
К тем подъемлю я взор,
но до них далеко!
Со стыдом обернусь —
седина на висках,
А за мной только тень.
И стою одинок.
Из трех тысяч грехов,
говорят мудрецы,
без потомства прожить —
самый тягостный грех.
Так бесхитростно я
о себе размышлял...
Вдруг послышался плач:
ты родился, мой сын!
Источник: "Китайская классическая поэзия в переводах Л. Эйдлина", 1975
IX. "От урода отца в ночь дитя родилось..."
"От урода отца
в ночь дитя родилось.
Он в испуге над ним
молит — дайте огня!"
Человеческий мир —
всяк с живою душой..,
Разве только один
я веду себя так?
Ты увидел тобой
порожденную плоть
И живешь в этот миг
тем, чтоб сын был хорош.
Я не раз от людей
в подтвержденье слыхал,
Что отцовская страсть
не должна быть иной.
Источник: "Китайская классическая поэзия в переводах Л. Эйдлина", 1984
X. "Эти солнце с луной... день помчится за днем..."
Эти солнце с луной...
день помчится за днем
Незаметно уйдет
твое детство им вслед.
Счастье к нам никогда
не приходит само,
А несчастья зато
не дают себя ждать.
Так пораньше вставай
и попозже ложись.
Вот талантов тебе
я желаю каких.
Если ж доля твоя
бесталанным прожить,
И тогда я стерплю.
Что поделаешь, сын?
Источник: "Китайская классическая поэзия в переводах Л. Эйдлина", 1975
Се Линъюнь (385-433)
Один из крупнейших поэтов эпохи Шести династий (Лючао, III-IV вв.), основоположник пейзажной лирики — шань шуй ши ("поэзия/ стихи гор и вод") как самостоятельного тематического направления китайской поэзии. Биография Се Линъюня развертывается словно сюжет исторической драмы, персонажи которой образуют пеструю галерею слабовольных и немощных монархов, дворцовых палачей и убийц, выскочек и авантюристов, мужественных воинов, преданных отечеству патриотов и беспринципных политических дельцов. Человек яркий, разносторонний и противоречивый, Се, как причудливый кристалл, отразил эпоху в игре света и тени.
Личность Се Линъюня как бы пробивается сквозь средневековую этикетность. Она пестра и эксцентрична. Франт, вельможа и заговорщик уживались в нем с отшельником, постигающим суть буддизма и даосизма. Он узнал тяготы тюрьмы и был собеседником буддийского проповедника Хуйюаня. В столице он эпатировал знать платьем экстравагантных фасонов, а у себя в усадьбе носил простую крестьянскую шляпу. Он составлял проекты экспедиционных походов на север и шлифовал стиль буддийских сутр, участвовал в императорских пирах и был посещаем нищими монахами, с которыми практиковал искусство медитации. Потомок одного из самых знатных и