— А как мне вызвать зверя, не приходя в ненужноенастроение?

— Надо спросить у кого-нибудь, кто умеет вызывать зверяу своих, — предложил Мерль.

Я посмотрела на него:

— У тебя есть конкретные кандидатуры?

— Мне говорили, что твой Ульфрик умеет вызывать зверя всвоих волках.

— И мне говорили, — кивнула я.

— Если бы он вызвал превращение волка у тебя на глазах,ты могла бы понять, как это делается.

— Ты серьезно думаешь, что это поможет? — спросилая.

— Не знаю. Но разве не стоит попробовать?

Я подала ему протекший пакет со льдом:

— Конечно, если Ричард придет. На это ответил Натэниел:

— Ричард винит себя в ранах Грегори. Если мы емупредложим шанс вылечить раны, он придет.

Я уставилась на Натэниела, смотрела, как светится интеллектв этих цветочных глазах. Такой глубокой мысли я никогда от него не слышала. Уменя появилась крошечная надежда, что Натэниел может исцелиться — что он ужепоправляется. А мне как раз сейчас нужна была хоть какая-то надежда, но все жекак-то не по себе было, что Натэниел так хорошо понимает Ричарда, что он такнаблюдателен. Значит, я его недооценивала. Для меня подчиненные оставалисьнизшими, а это на самом деле не так. Некоторые сознательно решают оставатьсявнизу, служить, и это не принижает их — просто делает не такими, как все. Глядяв это лицо, я гадала, что еще я упустила, что он еще мне покажет? Ночь откровений,так почему бы Ричарду не присоединиться к нам? Вряд ли может стать хуже... илиможет? Нет, спасибо, не надо отвечать.

Почистив зубы, я устроилась за кухонным столом пить кофе,пока мы ждали. Натэниел шлепал босыми ногами по комнате, распущенные волосыкачались у голой груди и шортов, которые он надел.

— Как Грегори? — спросила я.

— Доктор Лилиан поставила ему капельницу — снять шок,как она сказала. — Он остановился у стола чуть наискось от меня.

— Капельницу? Ричард здесь будет через час, не позже.Если она поставила капельницу, значит...

— Значит, травма Грегори серьезна, — договорил заменя Натэниел.

Я посмотрела на него. В кухне было темно, горела толькомаленькая лампочка над раковиной. Все остальное было в густой тени.

— Ты ведь не про ту травму, что он получил от волков?

Он покачал головой, и волосы колыхнулись вдоль всего тела.Длинная тяжелая прядь скользнула по плечу, и он ее отбросил, мотнув головой.Никогда я не видела мужчину с такими длинными волосами, которые не причиняютему ни малейших неудобств.

— Он все говорит про Райну, — сказалНатэниел, — ругается сквозь зубы.

Он заговорил тише, почти шепотом, и глядел куда-то поверхменя, видя что-то, чего я не видела и, наверное, не хотела бы видеть.

— Что с тобой? — спросила я, трогая его за руку.

Он опустил глаза и улыбнулся, но нерадостно. Потом накрылмою руку своей и стиснул, будто искал утешения.

— Рассказывай, Натэниел.

— Я тебе давал копии трех моих фильмов. — На этотраз он улыбнулся шире и предупредил мои слова: — Я знаю, что ты их не смотрела.Я, когда их тебе давал, думал, что ты вроде Райны и Габриэля, что будет секс итебе понравится это жесткое порно. Теперь-то я знаю, что ты о нас заботишься непотому, что желаешь нас или любишь кого-то из нас, а просто — потому что.

Он встал на колени, не выпуская мою руку, прижимая ее двумяруками к своей груди. Голову он положил мне на колени, отвернувшись от меня. Яотвела густые волосы с его лица, чтобы видеть его профиль.

Так мы посидели несколько секунд. Я ждала, чтобы он говорилдальше, он, быть может, ждал моего вопроса, но молчание не было напряженным.Любой из нас мог его заполнить, когда будет готов, и мы оба это знали.

Первым вздохнул Натэниел, не выпуская моей руки, а другойрукой обхватив мою ногу. Тыльной стороной ладони я ощущала его сердцебиение.

— У меня были не только эти три фильма, и почти все — сРайной. Габриэль не отдавал меня ей в рабы или любовники — понимал, что онаубьет меня, но в фильме... на съемках все под контролем. — Он теснееприжался ко мне.

— И что случилось? — спросила я.

— Грегори она это сделала сама по себе, просто длясобственного... развлечения. Но, когда он выжил, она захотела снять такое вфильме.

Я застыла на миг или два, даже, кажется, перестала дышать.Потом выдохнула — прерывисто.

— Тебя?

Он кивнул, не отрывая щеки от моей ноги.

— Меня.

Я погладила его по волосам, глядя в это юное лицо. Он был нашесть лет меня моложе, а казалось, что на шестьдесят. Такой он был беззащитный— жертва любого хищника.

— Грегори не стал бы это делать второй раз. Он сказал,что убьет себя, и Габриэль ему поверил.

Я гладила его волосы, потому что не знала, что еще можносделать. Что тут скажешь, когда тебе в ухо шепчут такие ужасы, рассказываютсамые интимные, кошмарные секреты? Можно только сидеть и слушать. И датьсобеседнику только одно, что в твоей власти, — молчание и внимание,возможность говорить и быть услышанным.

Голос его стал так тих, что мне пришлось наклониться.

— Меня приковали, и я знал сценарий. Я знал, что будетдальше, и завелся. От страха возбуждение стало невыносимым.

Я прижалась к нему щекой, ощущая шевелящиеся губы, и сиделаочень, очень тихо. Ничего я не могла сделать — только слушать и быть рядом.

— Я люблю, когда зубами, когда кусают, люблю, когда многоран. Все было чудесно, пока...

Он закрыл глаза, уткнулся лицом мне в штаны, будто не могдальше смотреть в свои воспоминания. Мне пришлось поднять голову, когда оншевельнулся, но я нежно поцеловала его в затылок.

— Все хорошо, Натэниел, все хорошо.

Он что-то сказал, но я не расслышала.

— Что ты?

Он чуть повернулся, уткнулся ртом мне в ногу.

— Господи, ну больно же было! Она его откусывала почастям, чтобы было дольше, чем у Грегори.

Тело его затряслось, и я склонилась к нему, водя свободнойрукой по спине, откидывая волосы в сторону. Я гладила ему спину, видела всеследы укусов у него на спине. По этому поводу у меня не было угрызений совести— до этой минуты. А теперь было такое чувство, будто я его использовала, каклюбой другой.

Я накрыла его своим телом, прижав к коленям.

— Прости меня, Натэниел, прости.

— Тебе не за что извиняться, Анита, ты никогда неделала мне больно.