Игра с ногами напоминала ей о Томасе.Полупьяный, он обычно принимался красить ей ногти на ногах. Гудевший и слегкаподрагивающий самолет неожиданно унес ее на многие мили от него. Две недели,как он умер, но ей они казались целой вечностью. Произошло так много перемен. Инаверное, так было лучше. Ей было бы гораздо больнее, если бы она оставалась вТулейне, ходила мимо его кабинета, видела его аудиторию, разговаривала сдругими профессорами, оказывалась рядом с его квартирой. Потом, когда пройдетмного времени, эти маленькие воспоминания будут приятными, но сейчас они жгутдушу. Теперь она была другим человеком, с другой жизнью, в другом месте.

И другой мужчина гладил ее ноги. Поначалу онбыл ужасным ослом, задиристым и шероховатым, как все репортеры. Но налет быстросошел, и под наносным слоем обнаружился добрый человек, которому она, похоже,очень нравилась.

— Завтра большой день в твоей жизни, — сказалаона.

Он сделал глоток безалкогольного «Спрайта» ирешил, что отдал бы любые деньги за ледяное импортное пиво в зеленой бутылке.

— Большой день, — произнес он, не отрываявзгляда от ее пальцев. Это будет больше, чем большой день, но ему не хотелосьоб этом думать. Сейчас его занимала она, а не завтрашний хаос.

— Как все будет происходить?

— Я, очевидно, вернусь в редакцию и буду ждатьреакции. Смит Кин сказал, что будет находиться там всю ночь. Многие придут раноутром. Мы соберемся в конференц-зале, где установят дополнительныетелевизионные приемники. Утро мы проведем, наблюдая, как эта историяпрорывается в центр внимания. Будет очень любопытно послушать ответ из Белогодома. «Уайт энд Блазевич» скажет что-то. Реакцию Маттиса предугадатьневозможно. С комментариями выступит Главный судья Рэнниен. На экране частобудет появляться Войлз. Адвокаты будут созывать большие жюри. Политики впадут всостояние неистовства. Весь день они будут проводить пресс-конференции вКапитолии. Это будет богатый новостями день. Жаль, что ты его пропустишь.

По ее лицу пробежала саркастическая усмешка.

— О чем будет твоя следующая статья?

— Вероятно, о Войлзе и его записи. Следуетожидать, что Белый дом будет отрицать всякое вмешательство со своей стороны, иесли Войлза припечет, он не замедлит отомстить. Хотелось бы мне послушать этузапись.

— А что после этого?

— Зависит от множества неизвестных. Послешести часов утра конкуренция резко ужесточится. Появятся миллионы слухов итысяча материалов, в погоню за ними пустится каждая газета страны.

— Но ты будешь звездой, — сказала она уже безсарказма.

— Да, у меня будут мои пятнадцать минут.

Второй пилот постучал в дверь и, открыв ее,вопросительно посмотрел на Дарби.

— Атланта, — произнесла она, и пилот исчез задверью.

— Почему Атланта? — спросил Грэй.

— Ты когда-нибудь делал пересадку в аэропортуАтланты?

— Конечно.

— А тебе приходилось блуждать там,пересаживаясь на другой самолет?

— Думаю, да.

— На этом я и строю свой расчет. Аэропортогромен и всегда кишит как муравейник.

Он допил пиво и поставил банку на пол.

— И куда дальше? — Он чувствовал, что ему неследует спрашивать об этом, раз она не сказала сама. Но ему хотелось знать.

— Я воспользуюсь ближайшим рейсом куда-нибудьи проделаю свой трюк под названием «четыре перелета за один вечер». В концеконцов я приземлюсь где-нибудь на островах в Карибском море.

Где-нибудь в Карибском море. Это сужало районее пребывания до тысячи островов. Почему она выражается так туманно? Она что,не доверяет ему? Он сидит здесь, играя с ее ногами, а она не говорит ему, куданаправляется.

— Что я скажу Войлзу? — спросил он.

— Я позвоню тебе, когда доберусь до места.Или, может быть, черкну строчку.

Здорово! Они могут быть друзьями по переписке.Он будет посылать ей свои статьи, а она ему — открытки с видами побережья.

— Ты будешь скрывать от меня своеместонахождение? — спросил он, пристально глядя на нее.

— Я не знаю, куда я направляюсь, Грэй. И небуду знать, пока не доберусь.

— Но ты позвонишь?

— В конце концов да. Я обещаю.

К одиннадцати вечера в кабинетах «Уайт эндБлазевич» осталось только пять адвокатов, которые собрались у Марти Вельмано надесятом этаже. Это были Вельмано, Симс Уэйкфилд, Джеральд Шваб, НатаниельДжоунс (Эйнштейн) и вышедший в отставку компаньон по имени Франк Кортц. Нарабочем столе Вельмано стояли бутылки скотча. Одна была пуста, другая приближаласьк этому. Эйнштейн сидел в углу, отдельно от всех, и что-то бормотал себе поднос. Его буйные курчавые волосы, убеленные сединой, и вытянутый нос придавалиему вид настоящего сумасшедшего. Особенно в эти минуты. Симс Уэйкфилд иДжеральд Шваб сидели перед столом без галстуков и с закатанными рукавами.

Кортц закончил говорить по телефону спомощником Виктора Маттиса и передал трубку Вельмано, который положил ее настол.

— Это был Страйдер, — сообщил Кортц. — Они вКаире, в пентхаусе на крыше какого-то отеля. Маттис не хочет разговаривать снами. Страйдер говорит, что он сильно раздражен и странно себя ведет. Онзаперся в комнате, и нет необходимости говорить, что он и не думаетвозвращаться на эту сторону океана. Страйдер говорит, что они дали командусвоим боевикам немедленно покинуть город. Погоня прекращена.

— И что мы должны делать в этой ситуации? —спросил Уэйкфилд.

— Мы предоставлены сами себе, — ответил Кортц.— Маттис умывает руки.

Они говорили тихо, тщательно выбираявыражения. Всеобщий крик закончился несколькими часами ранее. Уэйкфилд кричална Вельмано и обвинял его в неосторожном обращении с запиской. Вельмано обвинялКортца в том, что тот сделал этого грязного махинатора Маттиса главным клиентомфирмы. Это было двенадцать лет назад, кричал Кортц в ответ, и нам все это времянравились гонорары, которые он выплачивал фирме. Шваб обвинял Вельмано иУэйкфилда в том, что они были такими раззявами в обращении с запиской. Онивновь и вновь принимались втаптывать в грязь Моргана. Это, должно быть, онустроил им такое. Эйнштейн сидел в углу и наблюдал за ними. Но сейчас онисдерживали себя.

— Грантэм упоминал только меня и Симса, —сказал Вельмано. — Остальные могут не опасаться.