— О друг мой! — не сдержал я восторга. — Я ниразу не встречал более пылкого воображения, чем у вас! Какая энергия! Какаямощь! Сколько, должно быть, зла принесли вы в мир с такой гениальной головой!

— Я живу только благодаря злу и ради зла, —ответил мне Альмани. — Только зло движет мною; я дышу лишь затем, чтобытворить его, мой организм наслаждается им одним.

— Альмани, — с жаром перебил я его, — вы,конечно, возбуждаетесь, предаваясь злодейству?

— Посудите сами, — сказал химик, вкладывая в моюладонь член толщиной в руку, испещренный фиолетовыми жилами, которые, казалось,вот-вот лопнут под напором струившейся по ним крови.

— А ваши вкусы, дорогой мой, каковы они?

— Я люблю, когда во время моих опытов кто-нибудьпогибает; в это время я сношаю козу и кончаю, когда жертва испускает дух.

— И вы никогда не сношаетесь с людьми?

— Никогда; я — скотоложец и убийца и от этого неотступлю.

Не успел Альмани ответить, как у наших ног разверзлась земляи вырвалась лава. Я поднялся, испуганный, а он, даже не шелохнувшись, продолжалмассировать свой орган и флегматично поинтересовался, куда я спешу.

— Не уходите,. — заметил он. — вы хотелиузнать мои страсти, так глядите. Посмотрите, — продолжал он, увеличиваятемп мастурбации, — посмотрите, как поток моей спермы хлынет в это месивобитума и серы, приготовленное нашей любезной природой. Мне кажется, я в аду иизвергаюсь в адский огонь, эта мысль забавляет меня, я и пришел сюда толькоудовлетворить свою страсть.

Здесь он выругался, зарычал и взорвался, и его семяотправилось гасить лаву.

— Идемте со мной, Альмани, — предложил яему, — я так жажду познать вас до конца. У меня для вас есть жертвы, а яхочу заодно раскрыть ваши секреты.

Когда мы пришли, химик полюбовался моим жилищем, похвалилмои вкусы, позабавился в моем серале. Я дал ему козочек и с удовольствиемнаблюдал, как он совокупляется с ними и при помощи провода наводит молнию наголову прекрасной неаполитанки шестнадцатилетнего возраста, которая погибла приэтой операции; другую он поразил электричеством, и она скончалась в ужасныхмуках; он наполнил легкие третьей таким количеством воздуха, что оназадохнулась через секунду. Он долго рассматривал свою обнаженную жертву, долготискал и лобзал ей ягодицы, сосал задний проход, и, по его словам, один этотэпизод давал ему необходимую дозу возбуждения, чтобы приговорить ее к смерти.Его эксперименты коснулись также юношей, с которыми он покончил таким жеобразом. Затем он показал мне многие свои секреты, и мы приступили к великомупредприятию — цели нашего знакомства. Способ был прост: надо было лишьприготовить лепешки весом десять-двенадцать фунтов, начиненные водой, железнымиопилками и серой; их зарывают в землю на глубину три или четыре фута нарасстоянии нескольких лье приблизительно в двадцати дюймах друг от друга; кактолько они нагреваются, происходит спонтанный взрыв. Мы запасли стольковзрывчатого материала, что весь остров испытал одно из самых жестоких землетрясений,какие потрясали его за всю историю: в Мессине было разрушено десять тысячдомов, стерто с лица земли пять больших зданий, и двадцать пять тысяч душ сталижертвой нашего беспрецедентного злодеяния.

— Знаете, дорогой, — сказал я химику, когда мыосуществили эту операцию, — когда люди сделали вместе так много зла, самоеразумное для них — расстаться; возьмите пятьдесят тысяч франков и не будемникому рассказывать друг о друге…

— Молчание — это я вам обещаю, — отвечалАльмани, — а деньги не возьму. Разве вы забыли мои слова: я не принимаювознаграждения за свое злодейство? Если бы я сделал вам добро, я бы принялденьги, но речь идет о зле, которое доставило мне удовольствие, так что мыквиты. Прощайте…

Мое отвращение к Сицилии удвоилось после того ужасногособытия и, почувствовав, что в будущем ничто на свете не удержит меня здесь, япродал свое поместье, перерезав горло всем предметам из моего сераля и дажеКлементии, несмотря на ее исключительную привязанность ко мне. Пораженная моейжестокостью и неблагодарностью, увидев с ужасом, что я приготовил ей болеемучительную смерть, чем остальным, она осмелилась обратиться ко мне с упреками.

— Эх, Клементия, — сказал я ей, — как жеплохо ты знаешь распутников, если не веришь в то, что я придумал для тебя такуюсмерть! Разве тебе не известно, что признательность, которой ты собираешьсянавьючить мою душу, является для ее истертых пружин еще одним толчком кпреступлению, и если я, убивая тебя, испытаю печаль или угрызения, то это будетоттого, что не смог мучить тебя сильнее?

Она умерла на моих глазах, и я прекрасно кончил. Я отплыл вАфрику с намерением присоединиться к варварам тех опасных стран, чтобысделаться, если смогу, в тысячу раз более жестоким, чем они.

Но именно тогда меня коснулось непостоянство судьбы, котораяпоказала мне свою изнанку: воистину, хотя ее рука почти всегда благоволит кзлодеям, те, кто были палачами, должны стать в свою очередь жертвами, когдапоявляются более сильные злодеи… Впрочем, эта истина не годится длядобродетели, ибо, судя по моему рассказу, ее всегда кто-нибудь терзает ипреследует, но она, эта истина, учит нас, что человек, будучи, по своейслабости, игрушкой всех капризов фортуны, должен противостоять им, если он несумасшедший, только терпением и мужеством.

Я сел в Палермо на небольшое легкое судно, которое нанял длясебя одного. Доплыл до скал Куля, мы заметили вдалеке берега Африки. А чутьдальше нас атаковал пиратский корабль, и мы сдались без сопротивления. В одинмиг, друзья мои, я лишился и богатства и свободы; в одну минуту я потерял все,чем более всего дорожат люди. Увы, сказал я себе, когда меня заковали в цепи,если бы эти неправедно скопленные деньги попали в лучшие руки, может быть, япримирился бы с судьбой, но найдут ли они лучшее применение у негодяев, которыерыскают в этих водах только для того, чтобы пополнить гарем тунисского бея?Будет ли им лучше у них, чем у меня, потому что я также купил бы на них сераль?Где же она, высшая справедливость судьбы? Но в конце концов я решил, что этолишь один из ее капризов: сегодня он меня разорил, а завтра другой поможет мне.

За несколько часов мы доплыли до Туниса. Мой пират привел кбею, который приказал своему «бостанги» отправить меня на работу в сады, а моибогатства были конфискованы. Я начал увещевать, просить — мне дали понять, чтоя — служитель религии, которая ужасает Магомета, и что мне лучше молчать ихорошо работать. Мне было только тридцать два года — довольно цветущийвозраст, — и хотя мои утехи измотали меня, я чувствовал в себе достаточносил, чтобы терпеливо переносить свою судьбу. Я скверно питался, мало спал,много работал, но если в моем физическом состоянии произошли какие-тоизменения, мой дух — говорю об этом, не хвастаясь — совершенно не пострадал, ив мыслях у меня по-прежнему была похоть и злоба[40]. Иногда ясмотрел на стену сераля, у подножия которых трудился, и думал: да, Жером, утебя тоже был сераль и много очаровательных жертв в нем, и вот ты сам, из-засвоей оплошности, принужден служить тем, с кем ты соперничал.