— Увы, сударь, — отвечала она, — я родилась вЛионе; мою мать звали Анриетта, меня зовут Елена. Моя несчастная матушкаумерла, так мне говорили, на эшафоте в результате злодейства ее брата. Так чтоперед вами плод ужасного инцеста, и жуткие обстоятельства моего рождениясопровождают меня всю жизнь. До одиннадцати лет я жила только подаяниями. Потомменя приютила одна дама и научила ремеслу, я не оказалась бы в таком плачевномположении, как сейчас, если бы не потеряла ее. После этого работы не стало, и япредпочла просить на пропитание, чтобы не погрузиться в разврат. Будьтевеликодушны, сударь, помогите мне, не пользуясь моим нынешним состоянием: вызаслужите благословение неба, и я буду за вас молиться.

После этой речи Елена опустила глаза, не подозревая осильном волнении, которое только что вызвала в каждой частице моего естества. Яне мог не узнать в этом прелестном создании ребенка, которого сделал своейкузине Анриетте, несчастной жертве злодейства моего кузена Александра и моегогнусного предательства… Наверное, ни одно дитя в мире так сильно не походило намать: Елена еще не произнесла ни слова, а я уже вспомнил все обстоятельства еерождения, только взглянув на нее.

— Дитя мое, — сказал я, — рассказ ваш оченьлюбопытен и, пожалуй, он мог бы тронуть меня, но тем не менее совершенноочевидно, что вы ничего от меня не получите, если слепо не будете исполнять моижелания. Начнем с того, что вы разденетесь донага.

— О, сударь!

— Не стоит упрямиться, радость моя, я этого не люблю, иповторяю еще раз: вы уйдете ни с чем, если не докажете полного повиновения всеммоим капризам.

В ответ полились обильные слезы; когда же Елена заключила измоих грубых действий, что я не расположен выслушивать ее жалобы, она уступила,скрепляя мою грудь слезами. У нее было слишком много прелестей и,соответственно, слишком много средств воздействия на такого распутника, как я,чтобы в моем сердце могла зародиться даже мысль о жалости. Невозможно былообладать более нежной кожей, более свежей и более изящной попкой, не говоря ужео наличии цветка девственности. Мой разъяренный член немедленно бросился ватаку, добрался до дна, излил кипящую сперму — так моя бедная дочь в своюочередь стала матерью. В таких обстоятельствах, друзья мои, была зачатаОлимпия, которую я каждодневно сношаю в вашем серале и которая, как выпонимает, имеет тройную честь быть моей дочерью, внучкой, и племянницей в одномлице.

Вскоре мы с Еленой перешли от инцеста к содомии. Я прочистилзад этому сладкому плоду моего семени. Из зада я переместился в рот — короче,она удовлетворила все мои ненасытные желания. Утомленный семяизвержением, явыпорол ее розгами, осыпал пощечинами, заставил испражняться. Не осталось ниодной сладострастной мерзости, которой я бы ее не осквернил в продолжениичетырех часов, пока продолжался первый сеанс. Исчерпав похоть, я счел своим долгомобъявить ей, с кем она имеет дело.

— Елена, — спросил я девочку, сидевшую у меня наколенях, — что бы ты сделала, встретив своего подлого отца, который привелтвою мать на виселицу, насладившись ею?

— Вы меня пугаете.

— Но если бы этот монстр был жив?.. Если бы он оказалсяв твоих объятиях, Елена… в твоей жопке?..

Произнося эти слова, я вторгся в названный предмет. Еленапотеряла сознание. Мои резкие движения в ее потрохах быстро привели ее вчувство. Я извергнулся.

— Дитя мое, — заговорил я, отдышавшись, —выслушай меня. Я тот, кто дал тебе жизнь. Родной брат твоей несчастной матери ия были причиной ее смерти, но нашу вину искупит ребенок, которого я только чтосделал тебе. Оставайся у меня, мне нужна женщина, которая будет служить моимудовольствиям и блюсти мои интересы; будь этой женщиной и выбрось из головы всепредрассудки. Помни, что мне надо повиноваться безоговорочно. Ты должна быть ижертвой и госпожой в одном лице и исполнять все мои желания, и при малейшемсопротивлении или недовольстве с твоей стороны я, не задумываясь, верну тебя вжалкое состояние, в котором ты передо мной предстала: один из виновников гибелитвоей матери может сделаться твоим палачом.

Елена бросилась к моим ногам; она стала умолять меня недумать больше о страданиях женщины, давшей ей жизнь, и обещала стереть этивоспоминания беспрекословным повиновением. Я устроил ее в своем доме в качествегувернантки, и милая нежная Елена в Марселе заменила Клементию из Мессины.

Некоторое время спустя после этой встречи я безумно влюбилсяв шестнадцатилетнего юношу, красивого как Адонис, но его холодность, вызваннаяего чувствами к девушке того же возраста, каждый день приводила меня вотчаяние. Впрочем, Эмбер — так звали юношу — одарил меня своим доверием, апозже и дружбой, коща я предложил устроить ему свидание с возлюбленной в моемдоме. Эфемия была статная девушка, рожденная быть моделью для художников, сприятными чертами лица, хотя не идущими ни в какое сравнение с красотой юноши,который вскружил мне голову. Я подружился с отцом и матерью Эфемии сединственной целью помочь Эмберу, и не проходило дня, чтобы мы не встречалисьдруг с другом. В их компании я и придумал свой адский план — самый чудовищный,который когда-либо созревал в моем черепе. Начал я с того, что стал рисовать чернымикрасками юного Эмбера в глазах родителей Эфемии и благодаря искусству ихитрости завлек молодого человека в такие ловушки, что он сделался омерзителендля родителей своей возлюбленной. После этого не составило никакого труданастроить и Эмбера против этих людей, которые так косо на него смотрели, а отнеприязни до преступления, тем более когда речь идет о пылкой душе, всего лишьодин шаг, Эмбер понял, что до тех пор, пока живы родители Эфемии, он не можетрассчитывать на счастье. Однако те были еще молоды, а Эмбер нетерпелив. Яулучил момент и вкрадчиво и неназойливо объяснил ему суть болезни и предложиллекарство от нее. Эмбер соблазнился и остался озабочен только одним:

— А как Эфемия, примет ли она убийцу своих родителей?

— Но зачем посвящать ее в это?

— Она все равно догадается.

— Никогда. Впрочем, я могу взять это дело на себя, мнетребуется только ваше согласие.

— Боже мой, неужели вы сомневаетесь, что получите его?

— Тогда письменное, если можно.

— Я согласен…

Вот что написал по моей просьбе Эмбер:

«Измученный долгими страданиями, я прошу моего друга Жеромакупить для меня сернистый мышьяк, чтобы покончить с родителями Эфемии, которыеупорно отказываются отдать мне свою дочь».

Глупость и доверчивость юности часто оказывают ей плохуюуслугу. Хотя эта ловушка была весьма примитивна, бравый Эмбер согласилсянаписать записку без колебаний, а я, едва заполучив ее, отравил за ужиномврагов предмета своего вожделения. Эфемия ничего не заподозрила, тем не менеебольшой траур и искреннее горе заставили ее отлучиться на несколько недель. Ееувезла в деревню старая тетка.

— Эмбер, — обратился я к юноше, — этот отъездмне не нравится. Разлука может охладить вашу любовницу и вызвать в ее душечувства, которые питали к вам ее родители. Нельзя оставлять ее там; дайте мненовые полномочия, и я берусь вытащить ее оттуда.