страшно жарко (25°!), пришлось звонить в кочегарку и выстуживать комнаты безопасной вентиляцией: форточками и дверьми… У Али на губе — большая лихорадка.

16 марта.

Проснулись вялые. Поползли в столовую. Падают редкие снежинки. После вчерашнего снегопада сугробы лежат обновленные, пушистые, без единого пятнышка, следочка. Снега отражают лучи невидимого солнца, и высокая облачность, и воздух напоены ослепительным серебряным сиянием.

Дома сразу легли и оба уснули почти до обеда. После обеда Аля начала усиленно лечиться: пускать капли в нос, полоскать календулой горло и пр. Стало ясно: простужена и недомогает. Конечно, и вчерашняя ее вспышка (как сама призналась), и сегодняшняя вялость — нездоровье. Губа болит и дергает… лежит тихая и грустная. Решили: ей уезжать, не дожидаясь ужина, в 6 часов. В 5.51 скрылся увозящий ее автобус. Промеж черных сосен кровавое пятно заходящего солнца. Давно я не испытывал такой острой, до слез, боли разлуки, внезапного одиночества и жалости к «отправленному» домой стоическому Цуцику. Вместе с очередной селянкой глотал слезы, с трудом сдерживаясь, чтоб не заплакать… Придя к себе, записал вчерашний и сегодняшний дни.

Господи, сохрани и помилуй… 9.30 говорил с Алей по телефону. Пока ничего, не хуже. Говорит: «Мне здесь лучше, нет смены температур». Обещала беречься. Зашел на 15 мин. на телевизор — и к себе. Чуть морозит. На снегу — искорки. Вдали одинокая фигурка Ани-черненькой. До сна читал Манна.

17 марта.

Утра сегодня не было: не было ни утренней дымки, ни полутеней, ни хрустального ледка; золотистое солнце быстро поднялось из-за леса, раскинуло золото лучей и сразу стало делать свое (дневное) дело; и с ним сразу поднялся и засиял торжественный день Весны света, в легком ветерке, грузном падении комьев снега с деревьев, в налитых светом прозрачных тенях, в звонкой капели с крыш.

После завтрака дремал и занимался. С 11 до 1 час.: 2 и 3-я ч. Четвертой симфонии Бетховена. До и после обеда немного попетлял среди коттеджей и вокруг территории. После обеда сладостно дремал. Долго не вставал, отдавшись беззаботности, тишине и теплу домика, любовался на сосульки за окном, следил за лучом солнца, медленно передвигавшимся по одеялу, слушал тихий гуд отопления. Потом перешел к столу. Читал Манна.

В 6 часов позвонил Але. Чужой голос сказал: «У нее доктор» (?!). Голосом оказалась Ева, а доктором — Тамара. Аля никуда не пошла, вызвала доктора, взяла бюллетень по 20.03 (?!). А воды теплой нет как нет! Говорит, что 36,7. Если так, слава Богу. Тамара ей сделала укол полиглобулина. Голосок бодрый, видимо, правда, что ничего страшного. Дай Бог, дай Бог, дай Бог… Пока говорил по телефону, в домики носили новые ковры! После ужина записал эти странички и читал Манна. (А Нину, всю посиневшую, увезли куда надо…)

Вот любимое стихотворение Ганно Будденброка:

Луна на небе светит.

Плач детский будит спящих.

Бьет колокол двенадцать…

Утешь, Господь, скорбящих!

В 11 позвонил вернувшемуся из города Дембо, и он ненадолго заглянул ко мне. Хорошо и просто с ним. И отрадно…

18 марта.

День хмурый. Низко нависло свинцовое небо. Еще вчера, с вечера, на закате поднялись тучи, и всю ночь был снегопад. Очень тепло и безветрено. Влажный снег покряхтывая, оседает под ногами. После завтрака неодолимо дремал. (Перебрал опять валерианы вчера). С 11 до 1.30 — финал и 1-я ч. Бетховена.

После обеда опять спал до 4-х. Сел за «Будденброков». В окна сочится водянистый снежный свет. Елки стоят почерневшие. Сосульки слезятся, роняют частую капель. Несмотря на ранний час, в домике уже сумеречно. Пришлось зажечь лампу. В 6 часов разговор с Алей: 36,8°. Ничего не болит. Только ноздрю «заклинило», полежит в постели. Сережа (Попов, врач из Военно-мед. академии) вторично предложил любые услуги. Была Аннета. «Ломится» «Сами» (Бушей). Пока, слава Богу, ничего страшного нет, но гриппозное нездоровье налицо. Хорошо, что полную неделю может высидеть дома. Дома до ужина продолжал читать. После ужина сидел с Дембо в вестибюле, «очухивался» от синдрома своего злосчастного (интересный разговор о неизвестной природе и сущности кожи как органа; о Ярошевском, московском гематологе, Вовси и др.; об Алиной родинке).

На улице оттепель, острая сырость, сумрак.

Еще один любимый стишок Ганно Будденброка:

Лишь пойду к своим тюльпанам

И начну их поливать,

Входит в сад горбатый карлик,

Чтобы всех их обчихать…

В 10 часов сбегал еще раз позвонил Але, попросил поставить горчичники. Голосок у нее бодрый. Дома продолжал чтение Манна. Поразительный Писатель…

19 марта.

Четверг. После завтрака заходил Дембо за бинтиком: натер ногу. 10.30 пошел в аптеку. Поначалу (не переждав синдрома и «покуря») еле полз. Но постепенно кровь побежала быстрее, ноги «пошли», и стало хорошо и восприимчиво. Высокая облачность и снега струят встречные потоки ослепительного света. И на этом великом свету березы по опушкам уже обозначились шоколадными дымками. Теплынь. Следы шагов наливаются сизой снежной влагой. Еловая хвоя унизана светлыми каплями.

На обратном пути зашел на горку к детскому садику. После снегопадов здесь еще никто не был. Шел по целине, ступая вдоль желобка засыпанной снегом лыжни. Прошла здесь до меня по таинственным своим лесным делам только одна киска, оставив цепочку следов с ясно отпечатавшимися подушечками лапок.

Домой пришел в 12.30. Отдохнул, посидел и пошел за кипятком, увы, не принесенным услужающей теткой. У столовой на сосне пара ворон. Карканье самца, гортанное, переливчатое, нежное, певучее — явная любовная песнь. После 6–7 карканий — пауза. Во время «пения» разворачивает веером и сворачивает хвост, похлопывает легонько крыльями. Самка, подтянутая, слушает и во время пения проделывает те же движения, хотя слабее. Внезапный отлет самки. Карканье вслед ей самца. Но уже совсем иного «окраса» и колорита: резче, звучнее, значительно выше; не то вопрос, не то напутствие (не грубое). Появление вблизи сосны людей. На сей раз карканье обыкновенное, резкое, картавое, крикливое, что называется «во всю воронью глотку»; предупреждение всем: «будьте начеку!»

После обеда сон до 4-х и чтение Т. Манна. Потрясающе!!. Какой ум, какой дар, какое проникновение!..

Мое счастье — это моя ПЕРВОЗДАННАЯ способность «открывать» мир, как чудо. Присущей мне некий «антиснобизм». Черта эта, несомненно, связана с малыми знаниями (незасушенность «эрудицией»). Это как бы свойство человека, долго бродившего в сумерках и пораженного красками в луче света. Это навык в мелочах находить и видеть многое. Это навык в знакомом, обыденном открыть Новое (Дерсу Узала!).

В