Рудика якобы жмут в связи с уходом Гинсбурга, и Ефим требует действий… А действовать, как говорится, не во что и не на кого… тупик. Мелькнуло: уж не возвратиться ли в город?? Но к кому там сунуться? Решили позвонить Гоше, невзирая на новую его ситуацию. За ужином посоветовались с Наташей Петровой [женой Андрея Петрова]. Она «благословила». В 9 часов говорил с Гошей: приветлив, отзывчив, примет меня в четверг у себя на даче в Зеленогорске. Немного успокоенные, улеглись спать в мире и тишине.

16 февраля.

Встали довольно бодро, но после завтрака вновь легли и проспали… до 12.30! До обеда разговор о Саше Пене. О его якобы возмездии. Когда шли в столовую, нам путь перелетел снегирь. Алым комочком уселся совсем близко на березке и, свесившись с веточки, вытянув шею, не торопясь, стал доставать и шелушить почки. Пошелушит — опять свесится, пошелушит, поглядит глазком — опять потянется.

Позвонил Онику, и тут меня настиг очередной шок: звонил «сам Александров» (отдел культуры Смольного) по поводу притязаний Кондрашина на Восьмую симфонию Шостаковича…

Безвыходность проблемы Крастина, претензии Людевига на поездку со 2-м оркестром, Кондрашин — все смешалось в один клубок, и я, совсем потеряв равновесие, все это обрушил на Алю, попытавшуюся мне что-то «не в жилу» подсказать, когда говорил с Оником… Она, не зная толком, в чем дело, опешила, расстроилась, и когда я вдобавок хлопнул перед ее носом дверью домика, даже собралась ехать в город. Я, конечно, «добавил» ей гадостей, и она уже шла по тропке от домика, когда у меня хватило благоразумия ее окликнуть. Все же от зла <…> послал ее узнать расписание автобусов. Когда ходила, опять встретился ей снегирек на том же самом месте. Долго я еще метался и захлебывался эмоциями, сам было хотел уехать в город, все здесь бросить и т.д., упрекнул Алю в том, что нарушила своим приездом (!!!) и без того трудную «агонию» моего привыкания здесь… и много еще наговорил всякого… Очень долго успокаивались и только после ужина более или менее пришли в себя. Долго говорили о проблеме флейтовой группы в связи с болезнью Беды и нечеловеческой нагрузкой Али. Оба разбитые и с тяжестью на душе легли спать…

17 февраля.

Первая встала Аля: ей уезжать скоро… После завтрака до 11.30 сидели в кабинете (обнаружили дырочку на ее любимых теплых сапогах; сказала: «Это Бог меня наказал за вчерашнее»). Аля бледная, глаза огромные, синева под ними, но говорит, что спала хорошо… Очередной раз (в который?!.) поклялся: впредь, что бы ни было, как бы ни было — беречь ее, беречь каждую каплю ее жизни, хоть она сама Твердо и Истинно знает «мое» к ней; все же такие незаслуженные удары от меня стоят ей дорого… И всегда-то прощает она. Нет никогда в ней злобы, только обессиливающее потрясение, молчаливое, боль от него… и еще — УМНОЕ ПОНИМАНИЕ… Такие Прощения знал я только от Мамы…

Проводил Алю на автобус (автобус ушел в 11.47), у себя лег и проспал до 1 часу дня. Аля, верно, уже почти в городе. До обеда с 3 до 6 занимался «Франческой», и занимался с интересом и с толком.

Перед ужином, в густых сумерках, по хрустящему снегу сделал кружок по территории. Звонил в 7 к Але, не застал. У Шурочки узнал, что репетиция была отменена. Где же Алена?? Взволновался, позвонил к тете Вале. Аля туда не звонила тоже… Неужели в Консерватории? Заставил себя успокоиться, поужинал и, придя домой, записал деньки — до сих пор (9 час. в.). Пришел Арапов. Алены все нет. Не знал, что и думать. Наконец в 10.45 подошла к телефону; экстренно вызвала в 4 часа «мышей» и занималась с ними в Консерватории. И конечно, не позаботилась предупредить [тетю] Валю на случай моего звонка. Ну, важно, что жива и цела.

18 февраля.

День, посвященный посещению Георгия Ивановича. Рано встал, побрился, поел, подремал. Волнуясь, выехал автобусом в 11.18. Нашел дачу сразу. Сердечный прием. Поцелуй даже. Сначала вдвоем (о нем). Потом с семьей. О Филармонии, о Крастине, о многом вокруг. Дважды полушутливый намек. Проводил до поворота к шоссе. Было 2 часа, когда расстались. В автобусе встреча с лыжником — довоенным слушателем Филармонии. С ним долгое ожидание на стоянке; почтительнейшая его беседа со мной.

Обедал и лег дремать, еще и еще раз перебирая впечатление: вроде бы все хорошо, дела Филармонии в порядке, а что-то все мешало, какое-то чувство недоделанности чего-то. Только к 6-ти сообразил: намек-то был не шуточный!! Как быть??? Судьба сжалилась: подвернулся Алексей Александрович и отвез меня по месту назначения. Посещение было правильным; чувство мое не обмануло: за несколько минут договорились обо всем, и я уехал спокойный, с чувством большой удачи и удовлетворения. По телефону сообщил Але обо всем только намеком.

Мои тезисы: 1) это не унижение ему; 2) «поднятие» Дела; 3) не место красит… 4) конечно, «всяк кулик…», но: старейшее; лучше; зал; оркестр и пр. и пр.

Вечером был у меня Арапов. Зашел за книгой Фокина, и долго и много говорили с ним. Чего только не перебрали (от Свиридова до Курта…). Ведь мы почти одни остались от нашего поколения… Этакие два «ацтека», как называет себя Арапов…

19 февраля.

Около 9-ти вышел на похрустывающее крыльцо. Мороз. Хрустальная тишина. Перестукиваются, барабанят дятлы, вдалеке стихает удаляющийся гул электрички; за лесом — туманное сияние, меж стволов оранжевым углем проглядывает восходящее солнце. С забора молчаливо и воровато нырнула в лес пара сорок. Вдали две другие сидят на дереве нахохленные, похожие на кастрюльки с длинными ручками. В 9 час. звонил Але. После завтрака поспал и с 11.30 до 2 сделал большой круг по «той» стороне жел. дороги, мимо станции, академ. поселка, дачи Черкасовых.

День взошел сияющий, в еле заметной дымке, крепком морозе, скрипе снега и тонком инее, одевшем кустарник. Неужели же эта Радость вокруг только чувство мое от Блага среды? Нет, Радость эта — Радость Всего, она есть самовыражение Бытия. И наша Радость есть краткое участие в непреходящем самовыражении (Мира), в Радости, самоощущении Бытия, которое, наверное, — и есть Бог… «…И сказал Господь: — Добро зело…»

На пути домой знакомое «крук» заставило поднять голову: высоко, высоко тянули два ворона: он — большой — впереди; она, поменьше, следовала за ним. Послала мне судьба еще разок услышать и повидать их. За обедом Арапов сообщил о письме Маркевича к