Легко догадаться, что выбор Жюстины был обусловлен ихизощренной жестокостью. Они знали исключительную ее чувствительность, знали,что она — близкая подруга Октавии: что еще требовалось, чтобы выбор пал на нее?Точно так же поступили с девушкой по имени Флер д'Эпин, красивой, нежной,двадцатилетнего возраста и самой преданной подругой Мариетты: она тоже должнабыла присутствовать на этом погребальном празднестве. Все эти детали лучшевсего характеризуют порочную душу наших злодеев, поэтому мы не могли опуститьих.

Десять других женщин от пятнадцати до двадцати пяти лет и красотынеописуемой, шестеро юных педерастов, подобранных по признаку изящества извозрастной группы от тринадцати до пятнадцати, шестьдвадцати-двадцатипятилетних долбильщиков, отличавшихся необыкновенной толщинойили длиной членов, наконец, три дуэньи возрастом от тридцати до сорока лет дляразличных услуг — такие предметы предназначались для адской церемониижертвоприношения.

Ужин, как известно, происходил в подвале рядом с темницей,где уже были заперты жертвы. Собираться начали с наступлением темноты, однакообычай требовал в таких случаях, чтобы каждый монах провел один час в своейкелье в обществе двух девушек или двух мальчиков из числа приглашенных, и дляэтого Сильвестр, отец одной из жертв, пожелал уединиться с Жюстиной и другойдевушкой из того же класса, Авророй, почти столь же очаровательной, как нашагероиня.

Мы немного расскажем о церемониях, предшествовавших главномусобытию.

Монах, погрузившись в глубокое кресло, с расстегнутымипанталонами, а чаще всего совершенно голый от пояса и ниже, добродушновыслушивал одну из девушек, которая должна была приблизиться к нему с розгами вруках и примерно с такими словами:

— Итак, ты все решил, злодей! Ты собираешься запятнатьсебя самым ужасным из преступлений — убийством?

— Надеюсь на это.

— О чудовище! Неужели никакие советы, никакиепредостережения людские и небесные не могут отвратить тебя от этого ужаса?

— Нет ни человеческой, ни небесной силы, которая былабы способна остановить меня.

— А как же Бог, который все видит?

— Я смеюсь над Богом.

— А ад, который тебя ожидает?

— Я не боюсь ада.

— Но люди, которые когда-нибудь разоблачат твоизлодеяния?

— Я плевал на людей и на их мнения; я думаю только опороке, люблю только порок, дышу только ради порока, и один порок сопутствуетмне в жизни.

Затем следовало покрасочнее описать суть злодеяния вместе сего подробностями и его последствиями и в конце концов воскликнуть (в данномслучае эти слова были обращены к Сильвестру, и произносила их Жюстина):

— О, несчастный! Неужели ты забыл, что речь идет отвоей дочери, что это ее ты хочешь уничтожить — такое прелестное создание,кровь и плоть твою?

— Эти узы ничего не значат для меня, скорее, они ещебольше подвигают меня на этот поступок; я бы хотел чтобы была еще ближе, ещекрасивее, еще нежнее и т.д.

Тогда обе женщины хватали злодея; одна держала его, другаяпорола изо всех сил; они менялись местами и не переставали поносить пациентаоскорблениями и упреками, смысл которых зависел от преступления, задуманногоим. Когда он начинал истекать кровью, они по очереди опускались на колени передего фаллосом и брали его в рот, стараясь вдохнуть в него силы. Затем монахзаставлял их раздеться и приступал к всевозможным гнусностям и издевательствам,но при одном условии: на теле девушек не должно было оставаться следов, чтобына церемонию они явились в подобающем виде.

Сильвестр в точности исполнил все, что было описано выше, и,завершая предварительные процедуры, он свалил Аврору и Жюстину, связал ихвместе и некоторое время сношал обеих в вагину. После чего похлопал их поягодицам, похлестал по щекам, приказал облобызать свой зад и облизать заднееотверстие в знак их глубокого почтения; распалив себя таким способом ипредвкушая высшее наслаждение от предстоящего детоубийства, он спустился вподвал, опираясь на девушек, которые, как того требовали правила, должны былиисполнять при нем обязанности дежурных.

Все уже были в сборе, Сильвестр пришел последним. Обежертвы, облаченные в черный креп с кипарисовым венком на голове, стояли рядомна пьедестале, возвышавшемся до уровня стола. Октавия стояла к обществу лицом,Мариетта — задом; их креповые одеяния были подняты до пояса и позволяли видетьсоответствующие места. Женщины выстроились в одну шеренгу, две группы мужчинвстали по другую строну, монахи остались в середине, а трое дуэний окружилижертвы. Сильвестр поднялся на трибуну перед пьедесталом и произнес следующуюречь:

— Если и есть что-то святое в природе, друзья мои, такэто, без сомнения, неписанное право распоряжаться существами, себе подобными,которое она предоставляет человеку. Убийство же есть первейший из законовприроды, непостижимой для глупцов, но понятной для таких философов, как мы;именно через посредство убийства она каждодневно вступает в свои права, которыеотнимает у нее принцип размножения; без убийств, частных или политических, мирбыл бы населен до такой степени, что жить в нем стало бы невозможно. И уж,конечно, когда убийство становится удовольствием, как в нашем случае, несовершить его было бы просто непростительно. Может ли быть что-нибудь приятнее,чем избавиться от женщины, которой вы долгое время наслаждались? Какой этодивный способ усладить свои прихоти и вкусы! Какое это пиршество для тела идуши! Посмотрите на этот зад, — продолжал оратор, указывая наМариетту, — этот зад, который так долго служил нашим удовольствиям;посмотрите на эту вагину, — он указал на Октавию, — которая, хотяпоявилась здесь недавно, не меньше служила утехой для наших членов! Так не порали отправить сегодня эти столь презренные предметы, в лоно небытия, из которогоони и вышли только для нашего наслаждения? О, друзья мои! Какое это блаженство!Через несколько часов земля примет эту гнусную плоть, которая больше не будетотвращать наши пресыщенные желания, оскорблять наш взор… Через несколько часовэтих ничтожеств не будет, и даже воспоминания о них не останется, разве что мыбудем вспоминать обеих в предсмертных муках. Одна из них, Октавия — красивая,нежная, робкая, добродетельная, честная и чувствительная, — обладала самымроскошным на свете телом, до была мало соблазнительна; она так и не рассталасьсо своей природной гордостью, и вы прекрасно помните, как совсем недавно вамприходилось назначать ей самые разные наказания, предусмотренные вашимиправилами за проступки, которые она совершала постоянно. Она не могла скрыватьсвое отвращение к вашим привычкам, свой ужас перед вашими священными обычаями,свою ненависть к вашим уважаемым персонам; вы знаете, как она, верная своимужасным религиозным принципам, часто обращалась к своему Богу, даже в моменты,когда служила вашим утехам. Мне известно, что такие случаи замечал Жером; онлюбил ее задницу и пользовался ею почти каждый день, хотя Жером больше непитает к ней ничего, хотя ее ротик стал его единственным прибежищем по причинеее дебильности, вы знаете, что он, соблазненный великолепными ягодицами этойдевицы, содомировал ее более двадцати раз. Между тем приговор вынесен именно попросьбе самого Жерома, и ему принадлежит право — думаю вы с этим согласитесь —быть первым и самым рьяным палачом Октавии. Посмотрите, друзья мои, посмотритевнимательно, какими жадными глазами он ее сверлит — не напоминает ли он льва,подстерегающего вкусного ягненка? Ах, блаженные плоды пресыщения! Выразмягчаете пружины души и в то же время порождаете самые сладостные ощущенияраспутства! Рядом с красавицей Октанией вы видите Мариетту; ягодицы, которыеона демонстрирует, долго воспламеняли ваши желания; нет ни одногосладострастного эпизода на свете, который вы бы с ней не испробовали. О,природа! Позволь мне пролить здесь несколько слезинок…