– М-да, Марина… Я, конечно, поздно спохватился. Надо было тебя тащить в постель через загс.

– А чего тянул? Про запас держал? На случай если для жизни не найдёшь никого лучше? Штамп, конечно, бы нас спас! Ага, непременно…

Я нервно смеюсь, накаляя его ещё больше.

– Вот как ты заговорила? – цедит он сквозь зубы. – Ты же первая и топила за свободные отношения. Что так резко изменилось?

– Оу! – удивляюсь неожиданной формулировке. Я-то думала, что мы не ходим налево по умолчанию. – Так ты бы пустил в нашу постель третьего? А если бы я в него втрескалась? А если бы в кого-то втрескался ты? О том, что этим можно унизить, думал?

– Я не так выразился! Я же говорил, что не стану терпеть рядом с тобой других мужчин.

А юного мальчика стал бы?!

Некоторое время мы испепеляем друг друга взглядами.

Неправильно упрекать его в том, что сделала я. И то, что мне не оставили выбора, не оправдание. Но я и не собираюсь морочить Гарику голову. Неважно третий – эпизодичен или засел у меня в голове. Мы больше не можем считать себя парой.

– Сегодня я с тобой встретилась, чтобы попрощаться, Гарик.

Ну вот и всё. Отворачиваюсь.

Консультант даже видом не показывает, что слышит нашу перепалку, смахивает себе невидимую пыль с полки разнокалиберных резиновых членов. Я вдруг ловлю себя на мысли, что не отказалась бы купить резиновое сердце… Сбоку раздаётся зрелый женский голос:

– Здравствуйте, Феликс!

С кислым лицом консультанта на глазах происходит метаморфоза, он чуть ли не с поклонами бросается к холёной посетительнице.

– Здравствуйте, Нонна, здравствуйте, дорогая! Вы сегодня за чем? Нам тут такой гель для сужения интимных мышц привезли – вторая девственность! А ещё новый лубрикант с пролонгирующим действием – я помню, вы как-то спрашивали. – Нет-нет, я не за этим! – Звенит она шикарными браслетами, полоснув по нам с Гариком раздражённым взглядом. – Мне бы бельё. Ну знаете, утягивающее… я в прошлый раз спрашивала. Не завезли такого случайно?

Мне становится совсем уж неуютно. Гарик молча идёт следом, придерживает передо мной нити стекляруса.

– Давай пройдёмся по ночному городу напоследок?

Я не против. Мы до рассвета бродим по сонным улочкам, впервые, наверное, просто общаясь ни о чём как близкие люди.

– Я без тебя загнусь! – шепчет Гарик, проводив меня до здания театра.

– Бред. – Уворачиваюсь от попытки поцеловать меня. – Если я останусь, ты счастливее не станешь. Жить в вечном холоде и равнодушии не вариант. Прощай.

Жду, когда он исчезнет за поворотом, набирая сообщение Надьке. Опять иносказательно лечу ей мозг.

«Перевожу на человеческий: если ты куда-то собралась с Солнцевым, смело шли его на хрен и будет тебе счастье» – в лоб поясняю мысль.

Семь утра, самое время…

«Коротким он настрадаться не успеет».

«Надь, а давай махнём куда-нибудь вечером? Пожалуйста».

«Марин, завтра я вся твоя».

Совсем забыла, сегодня юбилей её бабушки, а ехать далеко. Ладно, что-нибудь придумаю. Мажору когда-нибудь надоест меня караулить.

Когда-нибудь. Но не сейчас…

Хлопает дверь чёрной ламбы. Мне бы нырнуть во двор, но я стою как вкопанная. Мои ноги вросли в тротуар, и вряд ли способны шагнуть без буксира.

Семь утра, мать его! Он что, с вечера в машине ждёт?..

Лиам неторопливо надвигается, зло отщёлкивая окурок в урну.

Пауза настолько длинная и неловкая, что хочется сквозь землю провалиться. Ему даже не нужно спрашивать, где я была: это и так ясно, видел своими глазами.

Лиам

Не так я хотел познакомиться с матерью Марины.

Она предположила, что мне нужен частный урок. Я не стал отрицать, а она не стала скрывать удивления тем, что дочь могла уйти, мне не перезвонив.

Куда ушла? По личным делам.

Другими словами: «не твоё дело»…

Лицо до сих пор горит, будто меня по щекам отхлестали. Как мальчишку, пойманного у замочной скважины! Только «подсмотренные» картинки в моём воспалённом ревностью мозгу не исчезают. С каждым часом они всё более откровенные, похабные…

Кровь закипает.

Марина… Ты же такой настоящей казалась. Почему нарываешься?!

Время ползёт еле-еле… Нервы накаляются, и просто чудо, что я до сих пор не покрыт волдырями.

Через дорогу стоит круглосуточный ларёк. Впервые в жизни покупаю сигареты. Отец много курит, когда нервничает. Реально помогает, что ли?

Делаю первую затяжку. Закашливаюсь. Глаза слезятся, кажется, выплюну лёгкие…

Кругом обман.

Мне тошно. Мне плохо оттого, что я не могу выключить мысли и просто ждать. У меня какая-то больная потребность истязать себя, представляя Марину героиней порно, где второй участник кто-то другой, не я. Дождусь и… не представляю, что буду делать!

К утру от никотина кружится голова. Город просыпается, а у меня сна ни в одном глазу, дёргаюсь как псих на шаги прохожих. Жажда ломать зашкаливает. Заслышав неторопливый стук каблуков, вскидываю голову. Сердце сбивается с ритма…

Всё в точности как представлялось: он, она и между ними – мой безмолвный вопль.

Странно то, насколько снаружи я собран. Словно и не кипел в собственной ярости часы напролёт. Для срыва чего-то пока не хватает.

Мои ноздри вздрагивают от ярости, когда мужская рука тянется к Марине. Но нет, она расслабленно уворачивается. Он не настаивает, уходит. Пусть чешет пока. Человека найти не проблема…

Как будто прибитый к креслу, ищу на её лице эмоцию, которая расскажет всё честнее слов, потому что глаза мне говорят одно, а слух другое. Я уже не знаю, чему верить.

Марина не торопится уходить, но и не смотрит вслед. Сосредоточенно печатает что-то в телефоне. На губах улыбка мягкая такая, нежная. Как у той Маришки, что была со мной на набережной. Была не только телом…

Господи, кто б знал, как звенит во мне ожидание… Но мой телефон молчит…

Кому она пишет?! Меня начинает трясти. Хлопаю дверью, выкидываю окурок.

Марина почему-то приходит к выводу, что я кинусь следом за её франтом, и бросается мне наперерез.

– Гарик не виноват! – Налетает на меня, защитница…

Это задевает.

Останавливаюсь. Прохладные ладони холодят грудь через ткань футболки. А внутри горит всё. Мне тесно. Мне, бляха…

– А кто виноват?!

Ревность кипятит мою кровь, мне хочется наорать на неё грязно, грубо. Но во рту всё пересохло, и голос подводит. Влюблённый мальчишка внутри меня не произносит ни звука. Так бы давно обложил за это вот всё. Перевожу мутный взгляд в конец улицы. Там уже нет никого. А жаль. Мне всё-таки нужно на ком-то вымесить злость, разбить себе кулаки, проораться.