Без неё я чувствовал себя ужасно беспомощным.Ответственность за безопасность и счастье детей лежала на мне. Смогу ли ясправиться с этой задачей? Я не был, бог простит меня, умным человеком. Яспотыкался, делал ошибки. Если Джудит уничтожит свои шансы на счастье, если онаиспытает…

В ужасе я включил свет и сел на кровати.

Что толку думать об этом? Нужно заснуть. Встав с постели, яподошёл к раковине и с сомнением посмотрел на бутылочку с таблетками аспирина.

Нет, нужно принять что-то более сильное. Я подумал, что уПуаро, возможно, есть какое-нибудь снотворное. Я вышел в коридор и внерешительности остановился у двери. Всё-таки нехорошо будить старика в такоевремя!

Вдруг я услышал шаги и обернулся. По коридору, ко мненавстречу, кто-то шел. Освещение было тусклым и, пока человек не подошёлпоближе, я не мог видеть его лица и гадал, кто же это. Затем я узнал Аллертонаи замер, потому что он улыбался про себя улыбкой, которая мне очень непонравилась.

Он посмотрел на меня и удивленно поднял брови.

— Привет, Гастингс, ещё не спите?

— Не могу заснуть, — коротко бросил я.

— И всего-то? Я сейчас всё устрою. Пойдёмте со мной.

Я прошёл за ним в его комнату, находившуюся рядом с моей.Странное обаяние этого человека побудило меня внимательно к нему присмотреться.

— Вы я смотрю, сами поздно ложитесь, — заметил я.

— Я никогда не был жаворонком. Даже тогда, когда за границейзанимался спортом. Нельзя спать в такие приятные вечера.

Он рассмеялся, и мне не понравился его смех.

Я прошёл за ним в ванную комнату. Он открыл маленькийшкафчик и вынул бутылку с таблетками.

— Вот. Это стоящие таблетки. Будете спать как убитый.., ивидеть прекрасные сны. Удивительные таблетки, они называются «сламберил».

Энтузиазм в его голосе несколько озадачил меня. Может быть,он был ещё и наркоманом?

— А это... не опасно? — с сомнением спросил я.

— Только в том случае, если много принять. Это один избарбитуратов, довольно эффективный яд. — Он улыбнулся, неприятно опустив уголкирта.

— Мне кажется, что это лекарство нельзя достать без рецепта,— заметил я.

— Вы правы, старина. Не все могут его достать. Думаю, этобыло глупо, но я не сдержался и спросил:

— Если не ошибаюсь, вы знали Этерингтона?

И тут я понял, что попал в цель. Глаза его подозрительносузились, и он сказал слегка изменившимся голосом:

— О да. Я знал Этерингтона. Бедняга, — Затем, поскольку ямолчал, он добавил:

— Этерингтон, конечно, принимал наркотики. В этом всё дело.Нужно знать, когда остановиться. Он же не знал. Печальное дело. Жене егоповезло. Если бы не симпатии присяжных, её бы повесили.

Он вручил мне пару таблеток и обычным голосом спросил:

— А вы хорошо знали Этерингтона?

— Нет, — ответил я, не скрывая правды. Какое-то мгновение онбыл в замешательстве, как будто не зная, что сказать. Затем повернулся и сосмехом произнёс:

— Забавный тип. Не скажу, что у него всегда был весёлыйхарактер, но временами в его обществе было приятно.

Я поблагодарил Аллертона за таблетки и вернулся к себе вкомнату.

Когда я снова лёг и выключил свет, я подумал, не сделал ли яглупость, так как стал абсолютно уверен в том, что Аллертон, почти наверняка,разыскиваемый нами Икс, а я дал ему понять, что мне всё известно.

1

Моё повествование о днях, проведённых в Стайлзе, должнобыть, несколько сумбурно. Мои воспоминания о них представляют серию разговоров,отложившихся в моём сознании.

Вначале пришло осознание беспомощности и физической немощиЭркюля Пуаро. Я действительно верил, что ум его, как сам он подчёркивал,по-прежнему работал с характерной для него проницательностью, но его физическаяоболочка была настолько потрёпана временем, что я сразу же понял, что мнепридётся быть более активным, чем прежде. Я должен был видеть и слышать заПуаро.

Каждый погожий день Кёртисс брал на руки своего хозяина ибережно относил его вниз, где того уже ожидала коляска. Затем он вывозил Пуаров сад и отыскивал место, защищённое от сквозняков. Когда же погода былапасмурной, он относил его в гостиную.

Где бы ни был Пуаро, к нему постоянно приходили поговорить,но всё равно это было не так как раньше, поскольку Пуаро не мог уже самвыбирать себе собеседника.

Однажды, вскоре после моего прибытия, Фрэнклин показал мне всаду старую мастерскую, которая была наспех превращена в научно —исследовательскую лабораторию.

Должен заметить, что у меня не научный склад ума, поэтому врассказе о работе доктора Фрэнклина я могу не совсем верно употреблять термины,чем вызову недовольство специалистов в этой области.

Насколько я смогу судить, как не специалист, Фрэнклинпроизводил опыты с различными алкалоидами, добываемыми из калабарских бобов,Physostigma venenosum. Я это понял после его разговора с Пуаро. Джудит,пытавшаяся разъяснить мне всё это, была слишком нетерпелива (черта, характернаядля молодёжи) и слишком сыпала медицинскими терминами. Она с умным видомупоминала алкалоиды: фисостигмин, эсерин, пхисовенин и генесерин и дажевставила такое невероятно неблагозвучное название как простигмин или иначедемстилуглеродистый эфир трехгидроокисного триметилового ламмопиума и т. д. ит. п. Это то же самое, но другими словами. Для меня это было китайской грамотой,и я заслужил презрение Джудит, когда спросил её, какая человечеству от этогопольза. Подобный вопрос не может не раздражать истинного учёного. Джудитнемедленно бросила на меня презрительный взгляд и пустилась в очередное долгоеи заумное объяснение. Смысл его заключался в том, как я понял, что некоторыемалоисследованные племена аборигенов Западной Африки обладали удивительнымиммунитетом к таинственной, смертельно опасной болезни, названной, как мнепомнится, «джорданитис», по имени некоего энтузиаста, доктора Джордана, впервыеобнаружившего её. Это было чрезвычайно редкое тропическое заболевание, котороев ряде случаев приводило к гибели белых людей.

Я не удержался и, несмотря на боязнь вызвать ярость Джудит,заявил, что лучше было бы найти какое-нибудь лекарство, которое позволило былечить осложнения после кори!

С печалью и презрением Джудит заметила, что не благодеяниячеловечеству, а расширение человеческих знаний — единственная цель, достойнаяуважения.