– Я у нее и рта-то не вижу, – огрызнулся Дин, и мы снова всерассмеялись. Я тоже не заметил у мыши рта, но видел темные крошечные бусинкиглаз, и они мне совсем не казались безумными или бешеными. Они были умными илюбопытными. Когда я отправлял на смерть людей, – людей, имевшихпредположительно бес-смертную душу, – они выглядели более тупыми, чем эта мышь.

Она просеменила вверх по Зеленой Миле до точки, находившейсяменьше чем в метре от нашего стола, который не представлял собой ничегоособенного – обычный стол, за какими сидят учителя районной школы. И вот тутмышь остановилась и с важным видом обвила хвостиком лапки, словно пожилая леди,расправляющая юбки.

Я сразу перестал смеяться, ощутив холодок, мгновеннопронизавший меня до костей. Я не знаю, почему я это почувствовал, – никто ведьне любит выглядеть смешным, но я собираюсь рассказывать и об этом.

На секунду я вообразил себя не охранником, а вот этой мышью– всего лишь еще одним осужденным преступником на Зеленой Миле, который осуждени приговорен, но все еще в состоянии смело глядеть вверх на стол, возвышающийсяна километры (словно трон Господа в Судный день, который, несомненно, предстоитувидеть однажды нам всем), и на сидящих за ним гигантов в синей одежде снизкими тяжелыми голосами. Гиганты эти стреляли в таких из пистолетов ВВ,гоняли их щетками или ставили ловушки, которые ломали им хребет, пока ониосторожно пробирались к кусочку сыра на медной пластинке.

Щетки около стола не было, но в ведре стояла вращающаясяшвабра, конец которой все еще находился в отжимателе: была моя очередь мытьзеленый линолеум и все шесть камер, и перед тем, как засесть за бумаги с Дином,я это сделал. Я увидел, что Дин хочет взять швабру и замахнуться. Я коснулсяего кисти как раз в тот момент, когда его пальцы дотянулись до гладкойдеревянной ручки. «Оставь, пусть будет», – сказал я.

Он пожал плечами и убрал руку. Я понял, что он не более, чемя, испытывал желание прихлопнуть мышь.

Брут отломил кусочек от бутерброда с солониной и протянулего через стол вперед, осторожно сжимая двумя пальцами. Мышь посмотрела вверх сживым интересом, словно уже зная, что это такое. Наверное знала, я видел, какзашевелились ее усики и дернулся носик.

– Брут, не надо! – воскликнул Дин, потом взглянул на меня. –Не разрешай ему, Пол! Если он начнет кормить эту зверюшку, то нам придетсянакрывать стол для всех четвероногих тварей.

– Я просто хочу посмотреть, что она станет делать, – сказалБрут. – Исключительно в интересах науки. – Он посмотрел на меня: я былначальник, даже в таких отклонениях от устава. Я подумал и пожал плечами,словно мне было все равно.

Конечно же, мышь все съела. В конце концов, на дворе стоялаДепрессия. Но то, как она ела, привело нас в восторг. Она подошла к кусочкусендвича, обнюхала его, а потом села перед ним, словно собака, схватила иразделила хлеб пополам, чтобы добраться до мяса. Она сделала это таксознательно, словно человек, приступающий к хорошему обеду с ростбифом в своемлюбимом ресторане. Я никогда не видел, чтобы животное так ело, даже хорошодрессированная собака. И все время, пока мышь ела, она не сводила с нас глаз.

– Это разумная мышь или голодная, как волк, – прозвучалновый голос. Это был Биттербак. Он проснулся и теперь стоял у решетки камеры водних обвисших трусах. В правой руке между указательным и средним пальцами ондержал самокрутку, его седые, цвета стали волосы, заплетенные в две косы лежалипо плечам, когда-то мускулистым, а теперь начинающим становиться дряблыми.

– Ты знаешь индейскую мудрость о мышах, Вождь? – спросилБрут, глядя, как мышь ест. Мы были просто поражены, насколько аккуратно онадержала кусочек солонины в передних лапах, иногда поворачивая его и глядя свосхищением и одобрением.

– Не-а, – сказал Биттербак. – Знал я одного смелого, у негобыла пара перчаток, он уверял, что они из мы-шиной кожи, но я не верил. – Потомон засмеялся, слов-но все это было шуткой, и отошел от решетки. Я ус-лышал, какзаскрипела койка, когда он ложился.

Этот звук стал сигналом для мыши, что пора уходить. Онапокончила с тем, что держала, фыркнула над тем, что осталось (в основном хлеб,пропитанный горчицей), потом снова посмотрела на нас, будто хотела запомнитьлица, если вдруг встретимся снова. Потом повернулась и засеменила туда, откудапришла, но уже не заглядывая в камеры. Ее поспешность напомнила мне БелогоКролика из «Алисы в стране чудес», и я улыбнулся. Она не задержалась у двери всмирительную комнату, а исчезла под дверью. Стены этой комнаты были обитымягким, специально для тех, у кого слегка размягчились мозги. Мы держали таминвентарь для уборки, когда не использовали его по прямому назначению, инесколько книг (в основном вестерны Кларенса Милфорда, но в одной, которуювыдавали только по особым случаям, была богато иллюстрированная сказка, гдеПопай, Блуто и даже Вимпи – Пожиратель Котлет по очереди отвоевывали Олив Ойл).Там еще находились всякие принадлежности, в том числе цветные восковыекаран-даши, которым Делакруа позднее нашел хорошее применение. А еще всмирительной комнате лежала куртка, которую никто не желал надевать: белая,сшитая из двойного слоя ткани с пуговицами, застежками и пряжками на спине. Мывсе знали, как в два счета запаковать в нее «проблемного» ребенка. Они не такчасто бушевали, наши потерянные парни, но, если бушевали, Боже, ждать неприходилось, когда все уладится само собой.

Брут достал из ящика стола большую книгу в кожаном переплетес надписью «Посетители» золотыми буквами на обложке. Обычно эта книга месяцамилежала в ящике. Когда к заключенному приходили посетители – кроме адвоката илиминистра, – его приводили в специально отведенную комнату за столовой. Мыназывали ее «Аркада». Почему, не знаю.

– Ради Бога, ответь, что ты собрался делать? – спросил ДинСтэнтон, глядя поверх очков, пока Брут открывал книгу и листал страницы, гдеотмечались посетители, приходившие к людям, которых уже нет в живых.

– Согласно правилу 19, – начал Брут, найдя послед-нююстраницу. Он взял карандаш, послюнявил кончик – вредная привычка, от которой онникак не мог отделать-ся, – и приготовился писать. Правило 19 гласило:"Каж-дый посетитель блока "Г" должен предъявить пропускад-министрации и в обязательном порядке должен быть занесен в специальныйжурнал".

– Он с ума сошел, – заметил Дин.

– Он нам не показал пропуска, но я его пропущу на этот раз,– продолжал Брут. Он еще раз лизнул кончик карандаша на счастье, потом вколонке «Время прихода» проставил 9:49.

– Конечно, почему бы и нет, большие боссы делают исключениядля мышей, – сказал я.

– Еще бы, – согласился Брут. – Нет карманов. – Он оглянулся,чтобы посмотреть на настенные часы позади стола, потом в графе «Время ухода»написал: 10:01. Длинная линеечка между двумя числами называлась «Имяпосетителя». Секунду напряженно подумав, навер-ное вспоминая, как правильнопишется, Брутус Ховелл старательно вывел: «Вилли-Пароход», которого большинстволюдей знает как Микки-Мауса. Это потому, что в первом звуковом мультфильме онзакатывал глаза, качал бедрами и дергал за веревочку свистка на капитанскоммостике парохода.