– Дай я попробую. – Билл отломил еще кусочек крекера,наклонился через стол и аккуратно бросил его. Мышь принюхалась, но неприкоснулась к нему.

– Да, – сказал Билл. – Похоже, наелась.

– Не-а, – отозвался Дин. – Она знает, что ты временный, воти все.

– Временный, я?! Скажите, пожалуйста! Я здесь почти столькоже, сколько Харри Тервиллиджер. Может, даже больше!

– Не кипятись, дружище, не кипятись. – Дин улыб-нулся. –Просто посмотри и узнаешь, прав я или нет. – Он бросил еще один кусочек крекерав сторону. Мышь уверенно подняла именно этот кусочек и снова при-нялась за еду,не обращая никакого внимания на угощение Билла. Но не успела она отгрызть икусочка, как Перси швырнул в нее дубинку, метнув ее, как гарпун.

Мышь была небольшой мишенью, и, надо отдать должное этомучерту, – удар вышел очень меткий, он наверняка снес бы Вилли голову, если бымышонок не среагировал так молниеносно. Он пригнулся – точь-в-точь как человек– и уронил кусочек крекера. Тяжелая деревянная дубинка пролетела так близко, чтовзъеро-шила шерсть на загривке (так утверждает Дин, и я передаю его слова, хотяи не очень-то верю), потом ударилась о зеленый линолеум и отскочила к решеткепустой камеры. Мышонок не стал дожидаться, пока промах будет исправлен; словновспомнив о своих важных делах, он повернулся и умчался по коридору ксмирительной комнате.

Перси заорал от недовольства – он ведь подошел так близко –и снова погнался за мышонком. Билл Додж схватил его за руку, словно повинуясьинстинкту, но Перси вырвался. И все равно, по словам Дина, именно это спасложизнь Вилли-Пароходу, ведь тот был так близко. Перси хотел не просто убитьмышь, он хотел раздавить ее, поэтому бежал широкими нелепыми прыжками, каколень, тяжело шлепая подошвами черных рабочих ботинок. Мышь едва увернулась отдвух последних прыжков Перси, сделав зигзаг по коридору. Потом залезла поддверь, махнула на прощание длинным розовым хвостиком и – прощай, незнакомец, –убежала.

– Твою мать! – выругался Перси и ударил по двери ладонью.Потом стал перебирать ключи, чтобы войти в смирительную комнату и продолжитьпогоню.

Дин прошел по коридору вслед за ним, стараясь идти медленно,чтобы взять себя в руки и успокоиться. С одной стороны, как он потомрассказывал, ему хотелось посмеяться над Перси, а с другой – схватить его,повернуть к себе лицом, прижать к двери смирительной комнаты и избить дополусмерти. Но прежде всего он просто испугался, ведь наша работа в блоке"Г" заключалась в том, чтобы свести шум к минимуму, а шум и Персибыли неразлучны. Работа вместе с ним напоминала работу сапера, пытающегосяобезвредить бомбу, в то время как кто-то стоит у него за спиной и все времябьет в тарелки. Словом, ужасно. Дин сказал, что этот ужас он увидел в глазахАрлена Биттербока... и даже в глазах Президента, хотя этот господин обычнооставался спокоен, как катафалк.

Но дело не только в этом. Просто Дин уже начал привыкать кмыши. Не то чтобы считал ее другом, нет, но она стала частью жизни в блоке.Поэтому Перси был неправ и в том, что сделал, и в том, что пытался сделать. Ито, что Перси никогда не смог бы понять, почему он неправ, прекрасносвидетельствовало о его полной непригодности выполнять эту работу.

Когда Дин дошел до конца коридора, он уже успокоился исообразил, как лучше уладить дело. Единственное, чего Перси не мог выносить,так это когда попадал в глупое положение, и мы все это знали.

– Что, следопыт, опять сбился со следа? – сказал он, слегка улыбаясь,подшучивая над Перси.

Перси смерил его презрительным взглядом и отбросил волосы солба.

– Выбирай выражения, очкарик. Не видишь, я злой. Как бы нестало хуже.

– Значит, опять перестановка, да? – Дин оставалсясерьезным... но -глаза его смеялись. – Ладно, когда все вытащишь, помой,пожалуйста, пол.

Перси посмотрел на дверь. Взглянул на ключи. Подумал о ещеодних долгих, утомительных и безрезультатных поисках в комнате с мягкимистенами, о том, как все будут стоять рядом и смотреть... и Вождь, иПрезидент... все.

– Я лично ничего смешного не вижу, – буркнул он. – Намтолько мышей в блоке не хватало, и так полно всякой нечисти.

– Как скажешь, Перси, – Дин поднял руки. Именно в этотмомент, как он уверял меня на следующий день, Дин подумал, что Перси может нанего броситься.

Подошедший Билл Додж разрядил ситуацию.

– По-моему, это ты уронил. – Он протянул Перси его дубинку.– На сантиметр ниже, и ты сломал бы бедной твари хребет.

В ответ на это Перси гордо выпятил грудь.

– Да, неплохой бросок, – сказал он, бережно укла-дывая свойснаряд в дурацкий чехол. – Я был подающим в школьной бейсбольной команде.Бросал неотбиваемые мячи.

– Правда? – полюбопытствовал Билл, и его уважительного тона(хотя он подмигнул Дину, когда Перси отвернулся) было достаточно, чтобыокончательно сгладить конфликт.

– Да, – заявил Перси. – В Кноксвилле я отлично бросал. Этигородские не знали, кто бросает. Сделали две пробежки. Могла бы получитьсяотличная игра, если бы принимающий не стоял столбом.

Дин мог все так и оставить, но он был старше Перси подолжности, и в его обязанности входило инструктировать молодых, а в то время –еще до Коффи, до Делакруа – он считал, что Перси можно чему-то научить. Поэтомуон взял молодого человека за руку.

– Тебе надо думать о том, что делаешь, – сказал Дин. Позжеон объяснил, что хотел говорить серьезно, но не осуждающе. Во всяком случае, неслишком осуждающе.

Но для Перси это не годилось. Он ничему не научился... хотясо временем ему придется.

– Слушай, очкарик, я знаю, что делаю, – пытаюсь пойматьмышь. Ты что слепой, не видишь?

– Ты перепугал до смерти Билла, меня и их. – Дин указал всторону Биттербака и Фландерса.

– Ну и что? – сказал Перси, выпрямляясь. – Здесь ведь недетский сад, если вы помните. Хотя вы с ними все время нянчитесь.

– Но лично мне не нравится, когда меня пугают, – проворчалБилл, – а я тоже здесь работаю, Уэтмор, не забывай. И я не принадлежу к твоимтюфякам.

Перси посмотрел на него недоверчиво, прищурив глаза.

– И мы не пугаем заключенных без необходимости, ведь они итак переживают стресс, – сказал Дин. Он все еще старался говорить спокойно. – Алюди в стрессовом состоянии могут сломаться, сделать себе больно. Сделатьбольно другим. Иногда у нас тоже бывают неприятности.

Перси скривил губы. Понятие «неприятности» имело над нимособую власть. Устраивать кому-то неприят-ности – это нормально. Но вотпопадать в них – увольте.