— Это все книги, которые твой отец только прочитал или женаписал сам?

Я знал, что мой отец был автором одной книги о Канте и однойо Гегеле, поискав, я нашел их и показал ей.

— Почитай мне из них немного. Не хочешь, парнишка?

— Я…

Я и в самом деле не хотел, но мне не хотелось такжеотказывать ей. Я взял книгу отца о Канте и стал зачитывать из нее Ханнекакой-то пассаж об аналитике и диалектике, который ни она, ни я равным образомне понимали.

— Хватит?

Она посмотрела на меня так, как будто все поняла или так,как будто дело было совсем не в том, что там можно было понять, а что нет.

— Ты когда-нибудь тоже будешь писать такие книги?

Я покачал головой.

— А какие тогда? Другие?

— Не знаю.

— Ты будешь писать пьесы?

— Я не знаю, Ханна.

Она кивнула. Мы сели за десерт и потом пошли к ней. С кудабольшим удовольствием я лег бы с ней в свою кровать, но она не хотела. Оначувствовала себя у меня дома непрошенной гостьей. Она не выразила это словами,но это было видно по тому, как она стояла в кухне или в дверях, как ходила изкомнаты в комнату, двигалась вдоль книг моего отца и как сидела со мной застолом.

Я подарил ей шелковую ночную рубашку. Она былатемно-лилового цвета, с тонкими бретельками, оставляла руки и плечи открытыми идоставала Ханне до лодыжек. Она сверкала и переливалась. Ханна была радаподарку, смеялась и ликовала. Она осмотрела себя сверху донизу, повернулась,сделала несколько танцевальных движений, посмотрела в зеркало, задержавшись унего на какое-то время, и принялась танцевать дальше. Это тоже одна из картин,оставшихся мне от Ханны.

Начало нового учебного года всегда было для меня важнымсобытием. Переход из младшего отделения седьмого класса в старшее принес ссобой одно особенно существенное изменение. Мой класс расформировали ираспределили по трем параллельным классам. Довольно многие из учеников несмогли преодолеть рубеж, отделяющий младшее отделение от старшего, и поэтомучетыре маленьких класса собрали в три больших.

В гимназию, в которой я учился, долгое время принималисьтолько мальчики. Когда в нее стали принимать и девочек, то их поначалу было такмало, что их не распределяли равномерно по параллельным классам, а определялисперва только в какой-нибудь один и потом уже в остальные два, пока ихчисленность в каждом из классов не составляла одну треть от общей численностиучеников в классе. В моем выпуске тогда было не так много девочек, чтобынекоторых из них можно было добавить в мой старый класс. Четвертый по счетупараллельный класс, мы были классом, состоявшим из одних мальчиков. Поэтомурасформирование и распределение затронули именно нас, а не других.

Об этом мы узнали только в самом начале нового учебногогода. Директор гимназии собрал всех нас и сообщил нам, что наш классрасформирован и кто куда сейчас распределен. Вместе с шестью другимиодноклассниками я направился по пустым коридорам в новый класс. Нам показали нанезанятые места, мне досталось место во втором ряду. Это были парты на одного,стоявшие по две тремя колоннами. Я сидел в средней. Слева от меня сидел мойстарый-новый одноклассник Рудольф Барген, грузный, спокойный, надежный парень,шахматист и хоккеист, с которым я в старом классе едва имел контакт, но скоторым вскоре нас связала прочная дружба. Справа от меня, по ту сторонупрохода, сидели девочки.

Моей соседкой справа была Софи. Каштанововолосая,кареглазая, по-летнему загорелая, с золотистыми волосиками на голых руках.Когда я сел и стал осматриваться по сторонам, она улыбнулась мне.

Я улыбнулся в ответ. Я чувствовал себя хорошо, радовалсяновому началу в новом классе и предстоящему знакомству с девочками. Будучи ещев младшем отделении, я нередко наблюдал за своими соучениками: независимо оттого, были в их классе девочки или нет, они боялись их, избегали их, и либозадавались перед ними, либо только смотрели на них влюбленными глазами. Я жеуже имел свой опыт и мог вести себя с ними раскованно и просто по-товарищески.Девочкам это нравилось. Я был уверен, что мне удастся наладить с ними в новомклассе хорошие отношения и снискать к себе тем самым уважение «мужской части».

Интересно, это со всеми так бывает? В своем юношестве явсегда чувствовал себя или чересчур уверенно, или чересчур неуверенно. Яказался самому себе или совершенно неспособным, невзрачным и жалким, или жеполагал, что я во всех отношениях хорош собою и все у меня должно так же хорошополучаться. Если я чувствовал себя уверенно, мне были по плечу самые большиетрудности. Однако самой маленькой неудачи было достаточно, чтобы убедить меня вмоей никчемности. Возвращение уверенности в себе никогда не было у менярезультатом успеха; по сравнению с тем, каких достижений я, собственно, от себяожидал и к какому признанию со стороны окружающих стремился, каждый мой успехбыл ничтожен, и ощущение мною этой ничтожности или, наоборот, гордость за своиуспехи зависели у меня от того, в каком душевном состоянии я на данный моментнаходился. С Ханной на протяжении долгих недель мой внутренний мир был впорядке — несмотря на наши разногласия, несмотря на то, что она то и делогрозила порвать со мной и мне то и дело приходилось перед ней унижаться. И также гармонично началось для меня лето в новом классе.

Я вижу перед собой нашу классную комнату: спереди справа —дверь, справа на стене — деревянная рейка с крючками для одежды, слева — окна,через которые видна гора Хейлигенберг, а если подойти к ним ближе, как мыделали это во время перемен, то можно было видеть внизу улицу, реку и луга надругом берегу, спереди — доска, стойка для географических карт и диаграмм,учительский пульт и стул, стоящие на небольшом возвышении. Стены снизу ипримерно до уровня среднего человеческого роста были выкрашены желтой маслянойкраской, выше они были белыми и с потолка свисали две шарообразные лампымолочного цвета. В помещении не было ничего лишнего, никаких картин, никакихрастений, никаких парт сверх уже имеющихся, никаких шкафов с забытымиучебниками и тетрадями или цветным мелом. Когда мой взгляд блуждал по классу,он неизменно останавливался на окне или, украдкой, на соседке и соседе. КогдаСофи замечала, что я смотрю на нее, она поворачивалась ко мне и улыбалась.

— Берг, то, что София — греческое имя, еще не повод длятого, чтобы изучать на уроке греческого языка свою соседку. Переводите дальше!

Мы переводили Одиссею. Я прочитал ее всю раньше на немецком,любил этот эпос и не перестал любить его по сей день. Когда вызывали переводитьменя, мне требовались лишь секунды, чтобы найти нужное место и приступить кпереводу. После того как учитель поддел меня насчет Софи и весь класс закончилсмеяться, я, начиная читать, запнулся, но запнулся совсем по иной причине.Навсикая, по росту и виду напоминающая бессмертных, непорочная и белорукая —кого из двух я мог тут себе представить, Ханну или Софи? Одна из них должнабыла быть ею.