Ричард коснулся голого плеча Джемиля, и я ощутиларванувшуюся наружу силу, как теплый ветер. Она гладила тело Джемиля, и с нейвыходил зверь Ричарда, вытаскивая с собой моего. Сила Ричарда скользила,дразня, вдоль тела Джемиля, манила, соблазняла — лучшая аналогия, которую ямогу придумать — как подманивают кота, чтобы он слез с дерева. Его манят,уговаривают, обещают, задабривают, угрожают — лишь бы слез. Но зверь Джемиля неслез вниз — он вышел наружу. Он выкатился из центра его существа какбледно-золотистый туман, почти имеющий форму. Волк вырвался из его спиныдлинной влажной линией, тело растаяло в темную мохнатую форму, то естьчеловеческое тело превратилось в волчье, будто перевернули монету: сменилисьголовы, появился хвост, но монета осталась та же. Я почувствовала правильностьэтого процесса, его гармонию. Джемиль вполне принимал себя таким, как есть,между ним и его зверем не было конфликта. Я никогда не видела его в образеволка. Волко-человека — да, но не в виде этой черной твари размером с пони.Кошмар Красной Шапочки.

Волк встряхнулся, и я заметила, что мех у него сухой. Наполу налилось еще больше прозрачной слизи, но она почти не попала на шкуруволка. Еще одна метафизическая загадка: как остаются вервольфы сухими,перекидываясь в такой грязи?

Я повернулась, не говоря ни слова, увлекая за собой Ричарда,и направилась к Грегори, все так же сидевшему на столе для пикников. Рядом сним теперь были только Черри и Зейн. Зейн как раз пришел посмотреть, в чем тамбыло дело, когда мы с Ричардом стали извиваться на полу.

Грегори посмотрел на меня. Синие глаза блестели в свете лунысеребром. Я улыбнулась, погладила его по щеке, взяла ладонью за лицо. Ипотянулась к его зверю — не рукой, но той тенью, что клубилась сквозь меня иРичарда. Я послала эту тень сквозь кожу Грегори, и он сел, сбросив одеяло сголой груди. Черри отодвинулась, чтобы не касаться его, будто опасалась этогоприкосновения.

Я попыталась подманить его зверя, подозвать лаской и мягкимубеждением, но он упрямо прятался под поверхностью, связанный лекарствами,которые превратили тело Грегори в тюрьму, и шоком, который сдерживал все, что япыталась звать. Но я знала, что мягкость здесь не обязательна. Пусть я не былаедина с Ричардом, когда он вызвал зверя Стивена, но я это видела и достаточноразбиралась в природе силы, чтобы угадать, что он сделал.

— Я постараюсь не делать больно, — сказала я, ноударила в Грегори всей силой. Она вошла ему в грудь как меч из плоти и меха.

Грегори ахнул, выгнул спину.

Я обнаружила зверя, свернувшегося как спящий кот,одурманенного, и я схватила его лапой, вонзила в него когти и вытащила,вопящего, на воздух. Я вырвала зверя из Грегори, и он перекинулся, как до тогоСтивен, в выплеске крови, мяса и жидкости. Выброс залил меня с головы до ног,даже глаза пришлось протереть, чтобы видеть. Я увидела черно-желтогочеловека-леопарда, лежащего на столе, сгорбленного. Стивен подошел обнюхатьдрожащее тело брата.

— Грегори! Грегори! Ты меня слышишь? — спросила ятише, чем собиралась.

Он заморгал леопардовыми глазами, из мохнатой глотки донессярычащий, но человеческий голос:

— Я тебя слышу.

Стивен закинул голову и завыл. Джемиль подхватил вой, ирадостные вопли леопардов заполнили ночь.

Потеками белого скользил среди деревьев рассвет, и ониказались силуэтами, вырезанными из черной бумаги на фоне неба, когда язадернула шторы, заполняя спальню сумерками. Когда Жан-Клод стал бывать у менячасто, я завела шторы поплотнее. После сияния восхода прикроватная лампаказалась тусклой. Натэниел сидел под лампой на краю кровати. Он был в тех жепижамных шортах, бледно-голубой шелк, идущий к цвету его глаз, — слишкомизысканный цвет для мужской спальной одежды. Я всегда подозревала, что они былиизначально предназначены для женщины, но, в конце концов, шорты — это шорты.

Свет лампы играл красными бликами в рыжеватых волосах,рассыпавшихся по телу как что-то живое и теплое, почти живущее своей жизнью.Странно: в образе леопарда он был черной пантерой, и эта рыжеватость исчезала,стоило ему выйти из образа человека.

Натэниел, единственный из леопардов, остался в этом образе,так что только ему предстояло сегодня спать в моей кровати. В образе котов ониспали в других местах, но когда они сохраняли человеческий облик, мы старалисьизображать кучу щенков. Почему-то с одним Натэниелом было более неловко, чемесли бы их было несколько. Может быть, потому, что на правом его соске ещевиднелся круг моих зубов.

— А укусы не должны были бы уже зажить? — спросилая.

— У меня заживает медленнее, чем у некоторых, —ответил он негромко. — А следы укусов оборотней или вампиров вообщезаживают медленно.

— А почему?

Он пожал плечами:

— А почему серебро нас убивает, а сталь — нет?

— Поняла намек.

Я провела рукой по все еще влажным волосам. После душа янадела настоящую пижаму, а не просторную футболку, в которой люблю спать. Хотя«пижама» — может быть, слишком громкое слово для изумрудной кофточки-лифчика иочень коротеньких шортов. Еще был такой же изумрудный халат до пола, которыйпокрывал все, но Натэниел знал, что я не вырядилась для него. То есть надеюсь,что знал.

Он внимательно смотрел, как я расхаживаю по комнате. Мыпереступили черту, он и я, и след на его груди мне об этом напоминал. Я недумала, что Ричард потерпел бы, чтобы мы с Натэниелом делили постель вдвоем —хотя вряд ли я надеялась, что он придет к нам третьим. Да черт его знает, начто я вообще надеялась. Надеялась, что Ричард придет ко мне после душа. Но онпредпочел скрыться, и уже был рассвет, и я устала.

В дверь постучали — твердо.

— Войдите! — сказала я, и сердце у меня забилосьчуть быстрее. Дверь открыл Мерль — надеюсь, я смогла скрыть разочарование. Наего лице не отразилось ничего, так что не знаю, что он прочел на моем.

— Ульфрик сидит в кухне. — Какой-то у Мерля сталнеуверенный вид. — Он плачет.

Я сама почувствовала, как у меня глаза лезут на лоб.

— Он — что?

Мерль опустил глаза, потом поднял их почти с вызывающимвидом.

— Он велел своему телохранителю уйти, а сам плачет.Почему — не знаю.

Я вздохнула. Как бы я ни устала, меня волновала мысль, чтоРичард в доме, что он может прийти ко мне. Оказывается, вместо секса нампредстоит сеанс держания за ручки и плаканья в жилетку. Черт побери.

У меня опустились плечи, и я заставила себя выпрямиться.Почему Мерль решил сказать мне, я не стала спрашивать. От кого еще Ричардпримет утешение? Я не была на сто процентов уверена, что он примет его и отменя.

— Спасибо, что сказал, Мерль.

Я направилась к двери. Мерль придержал ее, и я прошла подего рукой не пригибаясь.